Ксюша была красивой и скромной девочкой. Она рано вышла замуж за такого же красивого и скромного, как она, мальчика, родила красивую дочку (о ее скромности было еще рано говорить), получила диплом астрофизика и работала в фирме, которая не только продавала, но еще и делала настоящую элитную косметику.
Ее пристроили туда случайно, по блату. Улыбчивая и миловидная, как куколка, Ксюша прижилась там и даже сделала карьеру: стала начальницей отдела по продаже краски для волос. В ее отделе все были сплошь девочки ее возраста. Она стеснялась командовать и не командовала, а просила, а девочки не слушались ее, но все равно любили за улыбчивость и за то, что она не задирает нос из-за красоты.
Ей было 24 года. Жизнь шла сплошной текучкой: «ребенок-работа-ребенок-муж-ребенок-работа». Ксюше казалось, что так было уже очень давно и будет всегда. Туманности и черные дыры постепенно уплывали куда-то в другое измерение — «вот поступлю в аспирантуру, прикреплюсь, защищу кандидатскую... только денег немного скоплю для Манюни... « Муж тоже много работал, хоть и зарабатывал меньше, чем она. Он обожал ее и ночами, когда они трахались, подвывал от обожания. Ксюша была уверена, что у нее идеальная семья.
Если мысленно вычесть из Ксюшиее застенчивые манеры и мягкий взгляд — в сухом остатке останется лицо и тело, которые прямо-таки неприлично было иметь такой интеллигентной девушке. Ксюша знала это и в глубине души стеснялась самой себя. Муж дразнил ее, что при сборке ей достались по ошибке несколько деталей от шлюхи (Ксюша обижалась и надувала губки).
Ее лицо подруги называли «няшным» и «мимимишным»: оно было у нее овальное, заостроенное книзу, с носиком-лепестком и широченными карими глазами, как у анимешки. Но муж говорил, что самое выдающееся Ксюшино качество — молочные железы или, проще говоря, сиськи. В шестом классе они былы у Ксюши второго размера, в восьмом — третьего, а теперь, после родов, едва втискивались в четвертый. Каждая из них не умещалась на двух Ксюшиных ладонях. Они были такие выдающиеся, что Ксюша с трудом спала на животе. В сочетании с осиной талией такой подарок природы был настоящей бомбой, и на пляже на Ксюшу глазели все, и стар и млад. Из-за сисек Ксюша не могла бегать: как только она ускоряла шаг — ей казалось, что ее подарок вот-вот оторвется.
Другим выдающимся Ксюшиным качеством были ее волосы. В десятом классе они спустились почти до колен, и Ксюша, плюнув на мамины вопли, подстригла их у попы, потому что это было уж очень неудобно. Пепельно-русые и пушистые, как хлопок, они сопротивлялись любой расческе, и война с ними забирала многие часы Ксюшиной жизни. На ее работе было жесткое условие: все сотрудницы должны были краситься краской своей фирмы. После долгих семейных волнений Ксюша выбрала цвет, наиболее близкий, как ей казалось, к ее природному
Поохав, муж привык и даже признал, что так ей лучше. Ксюшины волосы были настоящей семейной реликвией, и иногда Ксюше казалось, что носить их — ее тягостный долг.***
Однажды случилась ужасная вещь.
Вначале у Ксюши украли мобильник. Она ехала на работу, потолклась в набитом вагоне — и тю-тю.
Все контакты дублировались на мобильнике №2, и Ксюша не очень огорчилась. Но на работе ее ждал сюрприз покруче.
В тот день планировалась презентация, на которой Ксюшин отдел должен был торчать за прилавками, изображая европейскую коммуникабельность. Неизвестно, в чью голову пришла эта идея, но на работе Ксюшу поставили перед фактом: все девочки ее отдела красят волосы в семь цветов радуги — каждая в свой цвет. Разумеется, красками их фирмы.
Отделом овладела веселая истерика. Терять работу, естественно, не хотел никто, и внезапная смена имиджа была неизбежна, как фатум. Галдящий, охающий, визжащий, хихикающий отдел организованно повели в салон. «Психбольница на экскурсии» — сказала одна из Ксюшиных девчонок, и это было в точку. В салоне им дали коробку с бумажками разных цветов и приказали тянуть жребий. Ксюше достался фиолетовый. «Будешь фазаном», сказали ей, и Ксюша не сразу поняла: разве фазаны фиолетовые?
Она вообще с трудом понимала, что к чему. Ее усадили перед зеркалом, обмотали тряпкой и как-то сразу, без лишних слов отчекрыжыли ее драгоценную гриву. Ксюша даже не успела осознать это, а когда осознала — не могла поверить, что стриженая голова в зеркале — это она, Ксюша.
Голову тут же обмазали белой бурдой, потом нагнули назад и стали поливать, как клумбу... Ксюша зажмурилась. Вокруг стоял девчачий гам и визг, будто целый полк русалок щекотал сам себя. С ее головой все время что-то делали: мазали, терли, скоблили, ровняли, тыкали жужжащей машинкой... Потом ее обдули феном, как одуванчик, и Ксюша открыла глаза.
— ИИИИИИ! — ее визг утонул в звоне таких же визгов, ахов, охов и причитаний. Из зеркала на нее смотрело гламурное нечто с фиалковым ассиметричным пикси, закрывшим поллица. В челке сверкали прядки всех цветов радуги.
— Это такой концепт: чтобы в каждой прическе присутствовал весь отдел, то бишь все цвета. Сила единения, типа, — говорили сверху. — Теперь морду красим. Капец, через час начало!..
Обскубанная, перекрашенная, намазюканная фиалковыми тенями и темно-вишневой помадой, Ксюша превратилась в существо, не имевшее ничего общего с прежней собой. Она не могла сказать, нравилось ли ей это существо: из зеркала на нее смотрел совершенно незнакомый человек, и это повергло Ксюшу в такое смятение, что всю презентацию она проулыбалась на автопилоте, ни черта не соображая и не запоминая.
Опомнилась она только на улице, в непривычно светлое время суток (в честь презентации их всех отпустили, да еще и выдали небольшую премию).
Вокруг шумела психованная столица. Мелькали тысячи незнакомых физиономий, носились неугомонные машины, и в каждой из них блестел кусочек солнца, сверкавшего там, где Ксюша не привыкла его видеть. Мир повернулся к ней под каким-то непривычным углом, и Ксюша в нем тоже была новой и непривычной. Да и Ксюша ли это была?
Единственное, что осталось в ней прежнего — одежда. Скучное пятно в калейдоскопе, серый кусок многоцветного мира...
Увидев бутик «Кремовый БегемотЪ», Ксюша зашагала к нему быстро-быстро, чтобы не успеть передумать.
Через полчаса из бутика вышла живая палитра: розовое пальто, апельсиновый шарф, фиалковая сумка под цвет волос, и в довершение ко всему — разноцветные, в тон одежде, ногти. От премии не осталось ничего, от зарплаты почти ничего, но глаза и щеки сверкали ярче шарфа, который горел, как маленький кусочек заката. Живая палитра краснела и улыбалась, и прохожие тоже улыбались ей и апельсиновому солнцу, зависшему над крышами и проводами.
Прошел час, и палитра, изнуренная взглядами, которые налипли на ней, как паутина, звонила в родную дверь.
— Вам кого? — спросил муж, не открывая.
— Папу римского, — хрюкнула Ксюша.
За дверью послышалось нечто. Замки скрежетали дольше обычного, но все же открылись.
— Ээээ... Ты? Ты... ты чего?
— А что, мне не идет, скажешь?
— Эээ... нууу... а что скажет твоя мама? Ты подумала?
— А причем тут мама? Я что, за мамой замужем?
— Ну... эээ...
— Маська где?
— В садике еще.
— Как в садике? Ты же должен был...
— Да заберу я! Щас, вот прям щас пойду. Слушай, ты бы хоть посове...
— С кем? С владельцем меня?
— Эээ...
— Ты не экай, а хоть раз в жизни скажи женщине приятное, — вдруг разозлилась Ксюша.
— А что, тебе только приятное можно?
— А что, очень хочется непременно гадость, да?
— Да подожди ты! Ну чё ты сразу вот это вот...
— Подождать? Да я всю жизнь жду! — понесло Ксюшу.
В глаза ударила жгучая волна, которую обязательно надо было удержать, иначе весь марафет потечет, как мороженое на солнце.
Закусив губу, Ксюша рванула прочь. Вдогонку ей слышали крики и даже, кажется, шаги. Она юркнула ...
