Голые кирпичные стены, затертые известью, деревянный неотполированный пол, по которому не стоило ступать босиком, одно одинокое окно с широким подоконником, на котором разместилась молодая девушка и зеркало – единственный предмет мебели. Маленький персональный ад из фильмов ужасов, кусочек андеграундной вселенной в урбанизированном мире. Амелия с ногами вскарабкалась на выступающую из оконного проема доску. Тонкое тело затянуто в мятую ткань вечернего платья, оставшегося еще с прошлой ночи. Дрожащие пальцы неуверенно подносят к полным губам сигарету. Возле босых ног стоит початая бутылка виски и осушенный стакан, по стенкам которого стекает маслянистая пленка хмельного напитка. Густые волосы цвета темного каштана собраны на затылке, но упрямые пряди никак не желают опрятно держаться во вчерашней прическе. Обнаженная спина прижимается к холодному покрытому испариной оконному косяку. Под глазами высохшие ручейки соленых слез и пыль осыпавшейся туши, по губам размазана алая помада. Сизый дым срывается с потрескавшихся уст, превращаясь в бесформенное серое облако, что разбивалось об стекло. Эми безжалостно травила себя, опаляла легкие никотиновым ядом, жгла горло едким алкогольным дурманом. Еще один вздох, глоток, шальная мысль перерезать вены не изменяли гнетущего бытия настоящего. Хотелось сбежать туда, где рисуют прекрасные заоблачные дали, забыть все прошлое, что неподъемным грузом лежало на плечах, сбежать от настоящего, что приносило лишь раздражение и боль. Она устала быть знаменитой, зная как жесток и продажен этот мир. Устала притворяться Алисой в Стране Чудес, маленькой марионеткой, чьи руки жесткими плетьми свисали с натянутых нитей. С ней играли как с куском глины, у которой при каждом движении забавно дергалась голова. И выкинули на помойку, когда сломалось очередное крепление. Такая бесстыжая поломанная кукла, что совершенно не верит в сказки. Ее не любили: за холодное высокомерие, за небоязнь показаться глупой, за то, что была шлюхой в мыслях и на словах, за то, что была такая же, как все, но так разительно отличалась от каждого.
Глоток чистого солода и тяжелые веки сомкнулись, а девушка погрузилась в стихийное небытие.
***
Комната. Мужчина. Светловолосый с говорящим взглядом, взглядом цепного пса, которому бросили кость. Разве мог он отказаться от такого заманчивого предложения?! Губы сами собой скривились в самодовольной усмешке. Жизнь впервые за долгое время скинула ему на руки выигрышный расклад. Тяжелые парчовые шторы завешивали окна, практически не пропуская света. Лишь тонкая нить солнечных лучей растворялась у самого пола. И в этом призрачном освещении насмешливо плясали пещинки пыли. Голодно облизнув пересохшие губы, этот грубый хищник нацелился на свою жертву. Грация его движений завораживала. Он не шагал, неуловимо перетекал из позы в позу
Казалось, что язычки пламени, исходящие от его горячего тела, обжигали обнаженную кожу девушки. Он не просто подчинял своим холодным презрительным чуть прищуренным взглядом, доминировал над каждой клеточкой ее тела. Парень несколько раз обошел вокруг Эми. Хороша. Тонкая и гибкая, словно вербная лоза. Пухлые губы так и манили прикоснуться к ним, и мужчина не без явного наслаждения проделал это, проталкивая два пальца ей в рот. Трепетание пушистых ресниц. То с какой жаждой она посасывала его фаланги... Девушка закатила глаза и не ощутила, как сменилась картина реальности....Амелия стояла на коленях напротив зеркала.Ее губы были припухшими, по щекам были размазаны черные слезы, горло саднило, но было ясно, что все еще впереди. Девушка лишь краем глаза заметила лицо молодого человека. Вполне симпатичного и довольно знакомое, вот только кому оно принадлежит определить не могла. Стоило лишь присмотреться к чертам, как они смазывались в калейдоскопе образов. Его твердый член раздвинул шире чуть приоткрытые уста и скользнул в рот. Быстро вколачиваясь в податливое горлышко, парень толкал свой член в самую глотку, заставляя ее давиться вздохами, кашлем, собственной слюной и подступающими рвотными рефлексами. Он взбивал в пену ее слюну, что полупрозрачными барашками вываливалась изо рта на сочную грудь. Между эрекцией и ее языком протягивались тонкие нити, когда молодой человек замедлял темп, наслаждаясь тугим колечком губ, что обнимали его ствол, и силой, с которой девушка всасывала щеки. Минута. И новый скачок. Яйца хлестали Эми по подбородку, член хлюпал в ее глотке. Только она хотела перевести дух, как он вновь натягивал ее ротик, заталкивая все слабости подальше в горло, прижимая ее лицо к паху и удерживая, пока она не начинала биться маленькими кулачками в его бедра от нехватки воздуха. И это длилось, не прекращалось ни на секунду, но стоило только отвлечься, перевести взгляд....
Любовник смотрел в остекленевшие глаза девушки с цинизмом и скрытой угрозой. Словно свирепый бык гнался за незадачливым львом, от голода смевшим покуситься на кусок гниющего мяса, сметая на своем пути любые преграды. На скорости двести сорок ломал столбы и крушил стены, не обращая внимания на дорожные знаки и надписи "тупик". Он был голодным хищным зверем, алчно ищущим захудалую лужу воды, к которой непременно придет его жертва. Этот садист, имя которого никак не могло сорваться с кончика языка, продолжал измываться над ее хрупким телом. То лаская губами он нежно целовал девушку, то оставлял фиолетовые клейма на ее теле, то до боли сжимал ягодицы, то хозяйничал языком в ее рту. И ведь она позволял. Позволяла не просто трахать себя, буквально насиловать, вымещая всю свою агрессию. Очередное соприкосновение уст. Парень коснулся своего ноющего члена и разместил его между широко разведенных ног Амелии. Палач, что не спешит исполнять приговор, лишь точит острие гильотины да проверяет на прочность канат
Девушка же была подобна жертве Стокгольмского синдрома: ей причиняли боль и дискомфорт, но она желала доставить удовольствие своему насильнику. Мужчина не заботился об удовлетворении ее потребностей. Он – господин, его желания на первом месте. Жестко вколачивался в хрупкое податливое тело, вынуждая двигаться в такт своим движениям, стонать, когда головка его члена ударялась о матку, кричать, когда он наиболее неистово толкался внутрь. Партнер рычал, кусая губы, оставляя синяки на бледной коже. Мокрые шлепки яйц по голой заднице. Чавканье члена в мокрой розовой расщелине. Музыка потных бьющихся в агонии тел. Все складывалось в упоительную симфонию жизни. Движения грубые, рваные, напористые. Движение внутрь, вглубь. Мольбы о большем. Еще быстрее. Еще. Молодой человек наклонился, потянул за волосы, впиваясь зубами в выступающие лопатки, слизывая капельки пота на чувственном изгибе спины. Он рычал, жадно толкаясь все глубже, толкаясь пальцами в узкую анальную дырочку, выбивая дух из хрупкого тела, и продолжал трахать Эми, иметь ее, нещадно проходясь хлыстом ощущений по оголенным проводам нервов. Чувства внизу живота все плотнее и плотнее сжимались в тугой ком, эмоции были раскалены до предела, тело горело от жажды, которую было крайне сложно утолить. Парень вколачивался в хрупкое тело до изнеможения, до сухого хрипа, вырывающегося из горла, до взрыва в каждой клетке организма. Его тело с благодарностью воспринимало подобные физические нагрузки. Толчок. Еще один. И еще. Фаллос безошибочно бился в матку. Еще и еще. Хозяин был жаден в своих желаниях. Еще. Никак не мог остановиться, доводя себя и партнершу до нервного истощения. Еще. Безумный вихрь эмоций, сладкое рокотание невидимых молний в густом воздухе, запах секса в удушливой комнате, где все сдалось до короткого мгновения между стонами.Он продолжал насиловать, держа и выгибая ее тельце, пока не удовлетворился окончательно. Неистовая пляска двух тел продолжалась, пока из Амелии не потекла тонка ниточка спермы. Еще несколько порывистых движений и неистовый поток вязкой жидкости с силой ударился об эластичные стенки где-то глубоко внутри девушки, наполняя ее до предела. Грудной тон, что заполнил реальность новой прорехой... Парень кончал, наполняя ротовую полость Эми белой вязкой спермой, пачкая ею ее прекрасное личико, перемазывая возбужденную грудь.***
Под тяжелыми шагами скрипнули сухие половицы. В квартиру ворвался холодный воздух и неприятным сквозняком бродил по углам пустующей квартиры, обдавая ледяными прикосновениями истосковавшуюся по теплу кожу. Глухой стук каблуков заполнил зияющее тишиной пространство. Эми приоткрыла осоловевшие заспанные глаза.
Девушка повернула голову в сторону незваного гостя. Пустой взгляд, в котором не то, что тень эмоций, даже искра жизни не отражалась. Грустная. Отчаявшаяся. Утопившая надежду на дне стакана с виски. Она не играла в жизнь, всего лишь существовала, хоть и не признавала чужих правил и грубо нарушала установленные законы. Амелия молчала, глядя, как визитер развязывает тугой галстук на своей шее. Ее клеймо, черное пятно в жизни, которое не стереть ластиком и не вывести отбеливателем. И даже если вырезать вместе с куском кожи, останется уродливый шрам, рубец, который не зарастить скобами от степлера и не стянуть шелковыми нитками, чтобы не разорвать неровные концы. Спустила ноги с подоконника и, подцепив пальцами бутылку, приложилась губами к стеклянному горлу. Теперь девушка была изрядно пьяна и ее чувственные губы кривились в насмешливой ухмылке.
- Пришел?
...
Он был сукубом, что полностью истощал свою жертву, не только на энергетическом уровне. Вампиром, что пил кровь, но не убивал, мучая ощущениями неминуемой смерти, сперва накрывающей своим длинным пологом медленно остывающие конечности. Занимался жертвоприношением своему внутреннему Богу.
Его внутрений зверь был ублажен и теперь смиренно перебирал сильными лапами, выпуская острые когти. Черт из табакерки счастливо забрался обратно, пряча испачканные в саже рожки под теплое одеяло и расслаблено вытягивая копытца. А в голове, наконец-то, слышался голос разума. Теперь он доставал из закромов памяти черствые крошки мелькавших перед глазами воспоминаний об их совместном прошлом. И все же он был излишне мягок, внутренне опасаясь нарушить черту дозволенного. Поцелуй - последняя, практическая единственная нежность, что проявилась в этом искушенном доводами рассудка сознании. Сердце все еще бешенно колотилось: четыре звучных удара на один вздох.
В этот момент парень отчетливо ощутил холод, царящий в квартире. Он зыбкими песчинками бился о пылающую кожу, остужая своими ледяными объятиями и возвращая к реальности. Где-то на грани мироощущения произошедшее все еще было нескладной сказкой, что не выдерживала никакой критики под тяжесть асфальтоукладчика, что громил прутья металлической клетки, в которую эти двое себя сознательно заточили.
