***
Антону едва исполнилось тридцать лет, из которых последние десять он в свое удовольствие жил в порочном привлекательном мегаполисе и был уже известным художником, востребованным и хорошо оплачиваемым.
Распутных и алчных женщин он манил, как мотыльков притягивает светильник в ночи. Поначалу Антон не без удовольствия купался в лучах внимания и славы, но мимолетные отношения утомили его довольно быстро. А на обстоятельные этого «жреца искусства» как-то не хватало.
В детстве Антона воспитывала бабушка, которой теперь было уже за семьдесят. С недавних пор она стала уговаривать внука хотя бы на время вернуться в свой родной город и скрасить своим присутствием ее старость.
Кроме того, скучающая старушка втайне надеялась «пристроить» непутевого парня, подобрать ему «подходящую партию» - в этом она видела цель своей жизни, опасаясь, что без нее «свободный художник» так и останется одиноким и никому не нужным.
Хотя Антона и не привлекала перспектива снова оказаться в провинциальном городе, вдали от творческой «тусовки», он все-таки любил свою «благодетельницу» и переживал за ее здоровье, а потому не сразу, но согласился взять «тайм-аут» в беспорядочной «богемной» жизни.
Молодой человек предупредил коллег и друзей о том, что собирается временно сменить обстановку в поисках свежих эмоций и вдохновения для своих картин, и в начале декабря оказался в родном городке.
Бабушка была так рада его видеть, что сразу попыталась захватить под свою опеку, однако Антон привык к свободе, а потому предпочел поселиться отдельно.
Денег у него было достаточно для безбедного существования на первых порах. Потом он рассчитывал либо найти почитателей и клиентов на новом месте, либо вернуться обратно; беспечный «питомец муз» не особенно об этом задумывался. По крайней мере, одно Антон знал точно: что едва ли исполнит наивную мечту своей бабушки увидеть его школьным учителем рисования.
Итак, оказавшись на родине, Антон первым делом подыскал себе приличную двухкомнатную квартиру в центре и, возобновив старые знакомства с еще остававшимися здесь творческими людьми, активно погрузился в условно-культурную жизнь провинциального городка.
Население здесь вообще мало интересовалось искусством, поэтому художники, поэты и музыканты вынуждены были проводить объединенные мероприятия, на которые «для массовки» приводили в основном школьников и студентов. Но Антон изначально приехал сюда без серьезных намерений, а потому все эти печальные обстоятельства его только забавляли.
За пару недель до Нового года в местном выставочном центре как раз проводили подобное «грандиозное» мероприятие, и Антон согласился в нем поучаствовать, представить несколько своих картин, произнести речь.
На провинциальном фоне он выглядел настоящим франтом, и все местные барышни смотрели на него, раскрыв рты. Прекрасный серый костюм, синий шелковый шейный платок, серебряные браслеты и кольца на изящных руках. Голубые глаза, томная бледность в лице, ухоженные русые волосы, не слишком длинные, но густые, слегка волнистые и блестящие. Глядя на себя в зеркало, Антон и сам видел, как хорош был теперь, в какого великолепного «лебедя» превратился он из того «гадкого утенка», который стеснялся себя в подростковом возрасте. Была в этом молодом человеке и особая мужественность, не грубая и показная, но глубокая и благородная…
***
На мероприятие, которое стало настоящим культурным событием для скучающего декабрьского городка, собралось немало людей. Все прошло отлично, Антон блистал, отвешивал поклоны и принимал комплименты.
По окончании торжественной части вечера, раздавая автографы и отвечая на вопросы корреспондентов, молодой художник случайно заметил, что из глубины зала за ним внимательно наблюдает симпатичная кареглазая женщина, которая не торопилась уйти, однако не решалась и приблизиться.
Едва Антону удалось вздохнуть свободнее, он сам подошел к ней ближе и с удивлением узнал в уже не юной, но еще довольно привлекательной особе Элеонору Георгиевну… Хотя с этой женщиной художник знаком был довольно смутно, при мысли о ней у него на душе уже на протяжении долгого времени почему-то всегда становилось тепло.
В период своей юности и ранней молодости он даже питал к ней серьезное чувство, но она была старше на пятнадцать лет, имела законного супруга и никогда не воспринимала всерьез этого странного мальчика с восторженными глазами, артистической натурой и тонкой душой. О своих чувствах он ни разу с ней не говорил, о взаимности тем более не было речи…
Несколько смутившись и растерявшись, художник однако же вскоре собрался, поздоровался с женщиной, завел с ней вежливый светский разговор. Оказалось, она сопровождала на мероприятие небольшую группу.
Хотя Антона и ожидали коллеги на «неофициальную часть», он все-таки, дико перед ними извинившись, покинул зал вместе с Элеонорой.
Они стояли друг напротив друга на улице, и молодой человек испытывал странное чувство, как будто и не было этих десяти с лишним лет, что они не виделись.
Светили фонари, серебрились в их лучах витающие в воздухе диковинные снежинки, и Антон с жадностью вглядывался в лицо этой женщины, полузабытой наяву и привычной больше по снам…
Она все еще была хороша, даже удивительно: бархатные карие глаза, длинные пушистые ресницы, гладкие щеки, бледные мягкие губы, темные вьющиеся волосы
Но с Элеонорой Георгиевной все было по-другому, ведь когда-то давно он любил ее так трогательно и чисто…Антону почему-то совсем не хотелось ее отпускать, да и она, судя по всему, не слишком торопилась распрощаться. Художник сделал глубокий вдох и, стараясь выглядеть как можно более беспечно, пригласил Элеонору Георгиевну посидеть в ближайшем кафе – выпить, скажем, по чашке горячего шоколада.
Молодой человек не вполне рассчитывал на согласие этой женщины, некогда такой роскошной и неприступной, а сейчас несколько утомленной и как будто разочарованной. Однако, к радости художника, она согласилась.
***
Они зашли в какое-то заведение, не особенно «пафосное», но вполне приличное; заказали по чашке шоколада и мороженое с клубничным сиропом.
Мужчине хотелось угостить Элеонору шампанским, но он так и не осмелился ей этого предложить, чтобы не испугать с самого начала. У него не было на ее счет каких-то «коварных» планов, но Антон был бы не прочь продолжать общение с этой женщиной, благодаря которой жизнь в тихом городке уже не казалась художнику такой скучной и серой, как еще недавно.
Играла тихая плавная музыка, подоконники были украшены еловыми ветвями с мишурой и блестящими шарами; переливались огоньки разноцветных гирлянд, уже развешанных всюду к Новому году.
Антон и Элеонора немного поболтали, и вдохновенный художник уже не мог отвести от ее прекрасного лица своих светлых глаз, все таких же наивно восторженных, как в юности. В этот момент он, пожалуй, напоминал себе бальзаковского Люсьена.
Элеонора Георгиевна все еще была замужем, однако брак этот, судя по всему, ее тяготил; отношения с мужем давно стали холодными и равнодушными; дети выросли и теперь пытались строить свою жизнь.
Подумать только, ей было уже сорок пять… «Как быстро летит время, - с сожалением подумал Антон. – И как не хочется больше тратить его впустую».
Напоследок они на всякий случай обменялись телефонными номерами, но женщина предупредила Антона, что звонить ей свободно пока не стоит. Он же ответил, что если ей понадобится его помощь, то она может спокойно обращаться к нему в любое время.
Потом молодой человек оплатил их счет, по привычке кутилы оставив официантке щедрые чаевые, и вызвал такси. Антон сказал водителю, что сначала нужно будет завести домой его прекрасную спутницу, и Элеонора сама назвала свой адрес, потому что художник его просто не знал.
Пока они ехали в машине, говорили о своих занятиях, и Элеонора Георгиевна смущенно жаловалась на то, что ее деятельность отнимает много времени и сил, но едва ли оценивается по достоинству.
Конечно, она имела в виду не только материальный эквивалент, но Антон почему-то здесь подумал о том, что ей, вероятно, приходится постоянно экономить и во всем себе отказывать, в то время как для него деньги не составляют проблемы и он беспечно тратит их направо и налево…
Когда такси остановилось у ее дома, Антон хотел выйти из машины и открыть дверцу Элеоноре, но она сказала, что это могут увидеть соседи, а она не хочет сплетен. Художник ощутил неприятное, покалывающее самолюбие чувство, но решил не подавать виду.
Женщина попрощалась с Антоном в салоне, поблагодарила его за прекрасный вечер и по-дружески подала художнику свою изящную тонкую руку в золотых кольцах. Молодой человек собирался сначала просто ее пожать, но потом передумал и на короткий миг приложил эти прекрасные пальцы к своим теплым губам… Элеонора Георгиевна усмехнулась, а потом отняла руку и торопливо выскользнула из машины.
***
…Как быть дальше – Антон не знал. Набрать ее номер после такого предупреждения он не решался. Осторожная Элеонора тоже не звонила ему сама.
От тоски и безделья молодой человек решил было поработать над воплощением своих давних задумок и даже достал привезенные с собой черновые наброски. Но дело не шло, и все занятия сводились к тому, что на листе бумаге у Антона всякий раз выходило одно и то же милое лицо.
А спустя две недели, уже перед самым Новым годом, они случайно встретились на улице – столкнулись у елки на городской площади.
Элеонора Георгиевна была одна и казалась расстроенной. Бороться с собой всегда бывает непросто, когда в душе зарождается новое чувство; с еще большим трудом дается это не молодой и не избалованной вниманием, но еще сексуальной, привлекательной и романтичной женщине…
Неподдельно обрадовавшийся этой встрече, Антон как будто почувствовал состояние Элеоноры и тактично заметил, что если ее что-то беспокоит, то он готов ее выслушать и по возможности поддержать.
Без сомнения, промелькнула в голове у темпераментного художника и не столь альтруистичная мысль о том, что нельзя упускать удачный шанс…
Так они снова оказались в кафе, и за ужином стало понятно, что ей на самом деле требовалось по-настоящему выговориться, что едва ли удалось бы сделать в людном месте.
Художник собрался с духом и предложил Элеоноре Георгиевне побывать у него в гостях – ведь было еще не поздно, и там они вполне могли бы обстоятельно пообщаться, не опасаясь, что их увидит кто-то из знакомых.
Антон постарался дать женщине понять, что намерения его самые чистые и что ничего плохого он ей не сделает
Не переставая быть внимательным и тактичным, Антон заказал машину и повез домой свою прекрасную зрелую королеву с большими карими глазами и длинными волнистыми волосами великолепного цвета темного золота…
***
У себя Антон помог Элеоноре снять пуховик, провел ее в зал, усадил на диван и предложил чего-нибудь выпить.
Женщина спросила, что у него есть, и художник ответил, что на случай разных гостей найдется несколько бутылок вина, красного и белого, сухого и полусухого, ликер, вермут, коньяк… Элеонора улыбнулась такому многообразию и выбрала белое сухое вино.
Есть не хотелось, и Антон только для благоприятного впечатления поставил на стол немного легкой закуски: тарталетки с красной икрой, шоколад, фрукты… Включил фоном хорошую инструментальную музыку.
Они выпили по бокалу дорогого вина, сидя рядом на диване, а потом, чтобы избежать неловкого молчания (Элеонора Георгиевна заметно смущалась и опасалась, что художник, вопреки своему обещанию, все-таки перейдет к активным действиям), Антон предложил гостье прогуляться по квартире, посмотреть обстановку. Женщина оказалась не против…
В маленькой комнате, служившей Антону спальней, на стене висело несколько рисунков, не только превосходно выполненных, но и со вкусом оформленных в рамки. Среди них Элеонора Георгиевна с удивлением увидела и свой портрет, на котором выглядела роскошно, как королева, преображенная неравнодушным восприятием молодого художника…
Антон спокойно объяснил ей, что здесь изображены особенные в его жизни люди, которых ему хотелось бы видеть как можно чаще, – его родные и близкие друзья. Элеонора промолчала, но приняла сказанное к сведению.
Обойдя всю квартиру, они вернулись в зал и еще некоторое время поговорили о разных вещах. Однако излить на Антона накипевшие жалобы на постоянную занятость, бытовые затруднения, проблемы со здоровьем, недопонимание с родными Элеоноре показалось «дурным тоном».
В какой-то момент художник попытался слегка обнять свою милую гостью. Но женщина, которая и без того весь вечер просидела как на иголках, неожиданно расплакалась и, почувствовав себя крайне глупо, уткнулась лицом в ладони. Антон вздохнул, бережно погладил ее по волосам, извинился за свое поведение и спросил, вызвать ли ей машину, если она предпочла бы уехать домой. Элеонора Георгиевна благодарно согласилась.
Напоследок Антон галантно преподнес ей скромный подарок – большую коробку конфет и хороший чайный набор. Подобными «сувенирами» его как человека «публичного» буквально заваливали на разных мероприятиях, и они всегда имелись у него дома. Конечно, для пленительной Элеоноры Георгиевны он выбрал бы что-нибудь и более достойное, но ведь он не знал, что будет сегодня принимать ее у себя…
Держался Антон вежливо и тепло, и она даже спросила, не обижается ли он. Художник пожал плечами: на что тут было обижаться? Он взрослый мужчина, и все понимает, а добрые отношения для него важнее грубого обладания: жестокости и претензий ей, наверное, хватало и без него…
Когда пришла машина, Антон проводил свою гостью вниз и не скупясь заплатил таксисту. Женщине он ненавязчиво повторил, чтобы, в случае чего, не стеснялась к нему обращаться.
Потом Элеонора уехала, и художник в этот вечер долго лежал без сна на кровати в своей маленькой спальне, ощутимо наполненной ее недавним присутствием, смотрел в потолок и думал о чем-то своем…
***
Прошло еще две недели…
В новогоднюю ночь Антон поздравил свою Королеву скромным романтичным сообщением, а перед этим отправил ей на работу роскошный букет белых и красных роз, однако ответа не получил и больше не желал ее беспокоить.
А теперь было канун Старого Нового года, и стоял чудесный снежный вечер. В квартире художника собралось несколько человек из творческой «тусовки». Пили вино, читали стихи, играли на гитаре. Антон не сразу услышал, что звонит его мобильный в соседней комнате. От этого звонка ему почему-то стало не по себе, он бросился к телефону и успел взять трубку.
Это была Элеонора Георгиевна. Она находилась в состоянии крайнего нервного возбуждения, что-то судорожно и невнятно пыталась объяснить, просила разрешения приехать к Антону. Конечно, он согласился…
Когда Элеонора приехала, гости Антона уже расходились – было довольно поздно. Он провел женщину в свою маленькую спальню и дал ей полистать пока несколько альбомов по искусству и художественных книг.
Когда все ушли, Антон, который почти не пил и был лишь слегка «подшофе», спешно прибрался в зале. Он настоял на том, чтобы Элеонора Георгиевна поужинала; сам разогрел какое-то (по привычке, заказанное в ресторане) блюдо из спагетти, устриц, густой ароматной подливы со свежими овощами и пряной зеленью; налил ей немного белого вина, которое она предпочитала.
Перекусив, женщина немного успокоилась, и они смогли вразумительно поговорить. Она рассказала, что ее сильно обидело и расстроило грубое поведение супруга… в подробности вдаваться не стала.
Антон пообещал с ним поговорить, но она испугалась и отклонила этот благородный порыв. Художник хотел сразу предложить ей уйти от мужа и остаться с ним, однако подумал, что это было бы слишком, и сдержал себя. Ведь Элеонора Георгиевна, скорее всего, воспринимала его просто как друга, к которому можно было обратиться за помощью, а не как мужчину. И Антон не хотел ее чем-то обидеть, потому что боялся потерять…
На улице стояла уже глубокая ночь, и художник сказал, что никуда не отпустит Элеонору. Что ее супругу следует подумать о своем поведении, а ей не помешает расслабиться и отдохнуть. И что ее он разместит в спальне, а сам ляжет на диване в большой комнате.
Элеонора Георгиевна нашла, что это неплохой вариант, но спросила, не затруднит ли это Антона
Нашел в шкафу какую-то свою длинную рубашку, наиболее подходящую в качестве пижамы, и отправил женщину в душ.Затем художник устроил гостью на своей удобной и просторной кровати, застелив ее элегантным шелковым бельем нежного кремового цвета (Антон вообще был большим любителем красивых и роскошных вещей). Подумать только, сама Элеонора Георгиевна, его любимая женщина, его великолепная Королева… будет сегодня «почивать» на его постели!
Однако Элеонора еще не хотела спать и решила немного почитать. Она собиралась было помочь Антону с уборкой и мытьем посуды, но он не позволил ей этого. Художник сказал, что сейчас все устроит, а потом примет ванну и зайдет еще раз пожелать ей спокойной ночи…
***
Когда Антон, уже переодевшийся в мягкую и комфортную домашнюю одежду, заглянул после ванны попрощаться с Элеонорой Георгиевной, она мягко притянула его за полы рубашки, и усадила рядом с собой на кровать. Она не сказала ему ни слова, но посмотрела на него так, что Антон понял все… Уже немолодая, уставшая, измученная жизнью, как она все-таки была для него прекрасна!
Она немного подвинулась; он выключил ночник и лег рядом с ней, под одно одеяло.
Какое-то время они просто лежали вместе. С первой же встречи после приезда возмужавшего Антона в этот городок Элеонора Георгиевна поняла, что неравнодушна к нему… Как он смотрел на нее в кафе! Как близко она ощущала его, когда ехали в машине. Как спокойно воспринял он ее неоднозначное поведение, когда она в первый раз оказалась у него дома…
Она честно пыталась, но больше не могла себя подавлять. В конце концов, она была всего лишь хрупкой и слабой женщиной, которой так не хватало любви, понимания и заботы. Она двадцать пять лет хранила верность своему супругу, которого ей подобрали «заботливые» родители, терпела его выходки, прощала многое… Но теперь она просто хотела быть счастливой.
…Тихо и робко она попросила Антона ее обнять, и он сразу сделал это. Совсем маленькая и такая тонкая, она лежала на боку, спиной к нему, свернувшись в беззащитный трогательный комочек.
Ощутив, как вся она дрогнула от его ласкового прикосновения, Антон начал гладить ее по голове, перебирать и слегка целовать ее распущенные волосы, шею, плечи… Она трепетала, волновалась и еще сомневалась, и молодой человек готов был в любую минуту отступить по ее первой просьбе. Но потом она вдруг повернулась к нему лицом и прижалась к Антону всем своим слабым телом. Он обнял ее так крепко, как только мог; ему захотелось вдруг «прогреть разом всю ее жизнь»…
Затем он наклонился к ее лицу, осторожно целуя в глаза, ресницы, щеки… Наконец, добрался до ее бледных губ, и эти «два одиночества», Художник и его Королева, слились вдруг в одном страстном и продолжительном поцелуе.
Антона мгновенно охватило сильное желание, и он почувствовал, что теперь-то никому больше не уступит эту женщину…
Его пальцы горячо скользили по ее телу, которое покрывала гладкая, синяя с голубыми полосками рубашка Антона. Это было необычное ощущение, когда такие знакомые пуговицы он расстегивал на Элеоноре.
Распахнув рубашку, молодой человек сразу же с наслаждением припал к небольшой аккуратной груди Элеоноры Георгиевны, и, когда он принялся ласкать губами ее соски, ему в голову пришла мысль, что, наверное, в последний раз он был так счастлив, когда младенцем сосал грудь своей матери, которую позже почти не знал…
Потом они снова целовались, и ему хотелось доставить ей как можно больше удовольствия – может быть, она решилась на это в первый раз за всю свою супружескую жизнь?
Его пальцы гладили ее тонкий живот, упругие бедра, стройные ноги, и Антону было невыносимо жаль Элеонору Георгиевну. Она была как какой-то чудесный цветок, который вырос в неподходящих условиях, всю жизнь промучился от холода, затяжных дождей и скудости почвы, а теперь понемногу увядал, так и не познав ласки солнца и изобилия плодородного юга, где только и мог бы раскрыться в полную силу, во всей своей неповторимой красоте. Но он и теперь был жив, этот цветок, еще трепетал под его руками и источал свои неповторимые, едва уловимые, нежные ароматы. Элеонора Георгиевна была его Королевой, и Антон, этот безумный художник, всю жизнь, кажется, любил только ее одну…
***
Элеонора Георгиевна оказалась нерешительна и крайне подавлена в своих сексуальных проявлениях. Чтобы раскрыть, «разогреть» ее, пробудить в ней «вкус» и желание, требовалось немало любви, терпения и умений…
После довольно продолжительной прелюдии Антон аккуратно стянул ажурные трусики и хотел поцеловать ее «там», но она воспротивилась, так как не привыкла к подобным ласкам, считала себя «грязной». Художник не стал настаивать, однако у него в голове промелькнула при этом одна «плотоядная» мысль…
Антон снова поднялся к ней и, целуя ее в губы, решил сначала делать все, «как полагается». Увлажнив свои пальцы, он проник ими к ее сокровенному месту и начал скользить вдоль щели между половыми губами, потом слегка раздвинул их и приоткрыл клитор.
Благодаря нежным ласкам молодого человека, клитор Элеоноры вскоре заметно увеличился от прилива крови, слегка затвердел. Тогда Антон оставил его в покое и стал ласкать пространство вокруг него, вход во влагалище, промежность, внутреннюю сторону ножек… потом опять обратился к клитору. Мужчина повторял эту «штуку» несколько раз, не забывая другой рукой гладить Элеонору по волосам, ласкать ее грудь и живот… Не прерывал Антон и их упоительного поцелуя, который пришелся ей весьма по нраву
О, как часто он будет потом прижимать к своему лицу и целовать этот предмет одежды, который станет его своеобразным фетишем…Элеонора Георгиевна не была свободна в своих ответных ласках, она лишь слегка поглаживала тело Антона, избегая касаться его полового органа, которого немного побаивалась в силу внушительных размеров. Но Антон и без того был хорошо возбужден…
Наконец, когда женщина стала извиваться все более откровенно и начала слегка, сдавленно постанывать, Антон, не утруждая скромную партнершу изощренными позами, слегка раздвинул ее ножки и коснулся ее набухших, горячих и влажных губок своим обнаженным членом.
За себя художник был уверен, ей тоже доверял… у него возникла странная, непривычная мысль, что если она вдруг забеременеет от него, то это будет замечательно, потому что ребенок от нее станет для него счастьем и придаст его жизни смысл… прежде с Антоном никогда не случалось подобного ощущения. А еще художник подумал, что тогда он «на законных основаниях» сможет вырвать ее из затхлой среды, жениться на ней и увезти ее с собой, потому что другой женщины ему все равно не было нужно…
Его влажный член скользил по ее губкам и клитору; она согнула ножки в коленях и слегка развела их в стороны. Антон аккуратно раздвинул ее горячие мокрые губки и приблизил свой орган ко входу в ее сочащуюся пещерку. Потребовалось некоторое усилие, чтобы он смог ввести туда свой массивный «инструмент».
Антон с наслаждением почувствовал, как туго его орган охватили сократившиеся мышцы миниатюрной Элеоноры Георгиевны. Художник даже замер так на мгновение, а потом начал совершать свои неторопливые поступательные движения…
Она была хорошо увлажена и не испытала боли от проникновения его большого члена. Не думала она и о возможности зачатия, так как давно уже перестала воспринимать себя как желанную, полноценную женщину. Так, механизм для удовлетворения актуальных потребностей избалованных детей и притязательного супруга.
Элеонора Георгиевна в своей интимной жизни редко испытывала оргазм, а потому и теперь не рассчитывала его получить. Но Антон действовал так ласково и предупредительно, что ее тело невольно подавалось ему навстречу, и женщина как можно туже и плотнее обхватывала его орган, непроизвольно сжимая мышцы влагалища…
Потом Антон ускорил свои движения, и она начала приподниматься к нему так, чтобы лобком касаться его живота, что помогало ей стимулировать клитор. Почувствовав, что Элеонора Георгиевна приближается к моменту наивысшего наслаждения, Антон тоже перестал сдерживаться и дал волю своим движениям, на которые она инстинктивно отвечала встречными…
Они «разрядились» почти одновременно. Сначала она: изогнула спину и прижалась к нему, целуя его в губы самозабвенно и страстно; судорожно набрала воздуха и напряженно замерла на миг; затем умиротворенно опустилась на постель, а ее губы стали слабыми и вялыми. А потом и он…
***
Они полежали так немного, а потом Антон вывел из нее свой член, но на этом не успокоился, а, воспользовавшись ее расслабленностью, скользнул вниз, все-таки коснулся губами ее клитора и вскоре начал с наслаждением вылизывать его и все вокруг.
Она попыталась сопротивляться, но быстро перестала, потому что ей было очень хорошо…
Его влажные пальцы проникли в ее пещерку, а языком Антон умело обрабатывал ее клитор так, что вскоре ее снова накрыла сладкая и теплая волна наслаждения, а потом, через непродолжительное время отдыха, и еще одна… Пожалуй, с ней никогда в жизни не случалось ничего подобного.
Может быть, в этот миг прекрасная женщина смутно чувствовала себя виноватой перед мужем, но она только теперь понимала, сколько удовольствия упустила из-за того, что пыталась бороться с собой и следовать тому, что ей фактически навязали…
Потом Антон поднялся к ней и еще раз нежно поцеловал в милые полураскрытые губы.
Может быть, это было нелепо, но он и теперь обращался к ней на «Вы», потому что относился с не меньшим уважением. «Я люблю Вас, Элеонора Георгиевна, - горячо прошептал он ей на ухо. – Будьте со мной, совсем…» Но она не ответила, и он решил не торопить ее, дать ей время обдумать его предложение.
Затем Элеонора повернулась на бочок (видимо, она привыкла засыпать в этой позе), а Антон как мальчишка прижался к ней сзади и обнял ее, крепко и бережно, уткнувшись лицом в ее шелковистые каштановые волосы.
И они уснули безмятежно и сладко…
…Проснувшись наутро первым, Антон какое-то время просто лежал рядом с ней, стараясь не шевелиться, чтобы не потревожить ее чуткого сна.
Как истинный Художник, он любовался этими чистыми вьющимися волосами, небрежно разбросанными по подушке, нежным овалом ее лица, тонким плечом, выступающим из-под одеяла… Он подумал, что нарисует теперь сотни ее портретов, на бумаге и на холсте, графических и в красках, причудливых и реалистичных.
А еще о том, что он все-таки непременно заберет эту совершенную Королеву из-под темной власти грубого и жестокого Чудовища, увезет ее в далекий прекрасный Мир и подарит ей роскошный дворец, резной трон и инкрустированную драгоценными камнями золотую корону.
А если выражаться точнее, то, рано или поздно, сделает ее любимой женой и уговорит, пока еще есть возможность, стать матерью его малыша.
Антон не знал, что скажет на все это Элеонора Георгиевна, но пока она доверчиво спала рядом с ним – и как она была хороша!
Он мог сколько угодно мечтать об их общем счастливом будущем, а сквозь задернутые шторы в комнату пробивался ясный солнечный луч, и все это было прекрасно, как в какой-то необыкновенной, волшебной сказке…
