Астрид кейн. глава 15

Леди Белинда Смитерс была аристократкой, которая прожила яркую жизнь. На самом деле настолько яркую, что после смерти своего мужа, случившейся год назад, она начала ощущать, как все блага жизни начинают от нее ускользать. Больше не было великолепных приемов и балов с икрой и шампанским, не было выездов на охоту со скачками и стрельбой, когда радость была чистой и неподдельной, а распутство аристократических дам и благородных кавалеров в шатрах — поражающим самое богатое воображение. Правда, средства, оставшиеся на ее счете в банке, позволили бы многим простолюдинам всю жизнь кормиться хлебом, сыром, говядиной и пивом, но подобное сравнение потрясло бы Белинду, которая рассматривала всех, кто был ниже ее по социальной лестнице, как совершенно иной вид homo sapiens. Таким образом, в данный момент она искала того, кто стал бы для нее не столько кормильцем, обладателем хлеба и сыра, сколько поставщиком икры и шампанского, а возможно, и добытчиком алмазов. Конечно, это не означает, что Белинда была более жадной, чем многие из ее богатых соседей, чье христианское вероисповедание заключалось исключительно в спасении собственных заблуших душ и, следовательно, в получении отпущения грехов у местного викария. По любым стандартам высшего общества Белинда была такой же, как они, — за исключением того, что ее лицемерие не ограничивалось регулярным посещением церкви. Более того, дополнительным бременем для нее были ее дети — дочь Клара, и сын Рональд, — которые всегда искали тех же удобств, которыми привыкли наслаждаться с детства, и которые, казалось бы, понятия не имели, откуда берутся деньги. По этим причинам взгляд Белинды — надо сказать, весьма привлекательный взгляд — упал на Ральфа Кейна, чье положение члена парламента впечатлило ее даже больше, чем достойное положение его члена, когда они оба случайным образом оказались в любовном настроении. То, что сейчас он более не радовался роскошным изгибам ее налитого упругого тела, немного беспокоило леди Смитерс, хотя и не настолько, чтобы заставить ее изменить свои планы. По правде говоря, она не понимала его — или, как она часто предполагала, это он не понимал ее. Время от времени он пытался поцеловать ее панталоны, когда она все еще была в них. Не то, чтобы она так уж сильно возражала против этого, но была весьма удивлена, когда его рот пощекотал ее там в первый раз. Но когда он наклонялся — правда, довольно украдкой — чтобы поцеловать ее туфли, она мягко отстранялась. По меркам Белинды это было решительно не по-мужски. Ее покойный муж был обладателем крупного мужского инструмента, который почти всегда находился в возбужденном состоянии, и которым он нередко и мастерски пронзал ее, что Белинде нравилось более всего. Время от времени ради удовольствия он еще и охаживал ее ремнем по задку — вид спорта, весьма известный в округе, хотя о нем упоминали лишь в самой сдержанной манере. Во всем, что это касалось Белинды, он был крепким и неутомимым джентльменом, энергичным и воинственным в манерах, и подвергал свою лучшую половину таким удовольствиям, которых он желал получить от нее в обмен на то, что поддерживал ее жизнь в состоянии большем, чем просто комфорт. Одариваемая множеством личных сокровищ, в основном ожерелиями, кольцами и прочими дорогими безделушками, леди Смитерс прощала ему все, и даже в некоторой степени потакала его капризам с несколькими молодыми служанками, которые приходили в их дом и исчезали так же быстро, как капли дождя. — Моя милая, я овладею ею сегодня же вечером, — томно говорил лорд Смитерс за ужином, указывая на какую-нибудь свежую молодую деревенскую девушку, которая попадалась ему на глаза после того, как ее брали к ним на службу. — Да, мой дорогой, — отвечала Белинда и чувствовала, как при мысли о том, как ее господин и повелитель приставляет свой мужественный член к девушке, по ее телу начинает пробегать дрожь сладострастия. Горничная могла визжать, плакать и сопротивляться, но только до тех пор, пока не начинала этим наслаждаться, а после получала гинею или две от Белинды, которая нередко наблюдала за их любовной битвой, будучи довольной, когда девушка до краев наполнялась излияниями своего хозяина. Видя, как сверкающий ствол мощного детородного органа ее мужа выползает из цепкого любовного гнездышка, Белинда испытывала настоящую гордость, всегда зная, что он останется для нее твердым и желанным и после того, как горничная будет уволена

Многие дамы высшего света, оказавшиеся в своих шатрах на каком-нибудь шумном балу после успешной охоты, быстренько спускали свои панталоны и переходили к веселому постукиванию попкой по ковру — не редко в пределах видимости своих благородных супругов, которые в этот момент были заняты тем же самым с какой-либо представительницей противоположного пола. Увы, подобные развлечения больше не были частью жизни Белинды, поскольку она больше не могла позволить себе собирать вокруг себя единомышленников. Это была еще одна причина для беспокойства, — хотя Ральф Кейн и обладал денежным богатством, в котором она так нуждалась, ему не хватало смелости и целеустремленности, чтобы заставить ее спелую попку насаживаться на его член в той величественной манере, в какой она когда-то наслаждалась с мужем. Про себя она полагала, что это в некотором роде могла быть ее вина, потому что при их встречах в будуарах она жеманничала и кокетничала, тогда как Ральф, сам того не ведая, жаждал более властной женщины. Поэтому, сама того не ведая, Белинда обратилась к своей дочери Кларе, на которую возлагала большие надежды. Увы, такие надежды не имели того высокого морального уровня, на который можно было бы надеяться, и конечно, среди читателей найдутся те, кто, возможно, пожелает отвести глаза от того, что должно последовать далее. Того досточтимого поведения и того возвышенного альтруизма, которые Астрид намеревалась привить своим родственникам и своим возможным последователям, здесь было не найти. Одним словом, по замыслу леди Смитерс Клара должна была вступить в связь с Ральфом Кейном и тем самым стать медовой ловушкой, которая заманит его в самый центр любовной сети Белинды. И как только это будет достигнуто, юную леди, достигшую брачного возраста, можно будет выдать замуж и таким образом обойтись без приданного, — естественно, к удовлетворению всех заинтересованных сторон. Вот так и получилось, что Белинда почти не высказыва свои мысли по этому поводу, когда теперь обратилась к своей дочери, которая с недавних пор всегда внимательно выслушивала все, что говорила ее дорогая мама. То, что для этого была особая причина, будет сказано ниже, ибо Клара — которая хоть и не всегда отличалась приятным характером — отнюдь не была некрасивой. В возрасте двадцати лет она демонстрировала все физические прелести, унаследованные у своей мамы, — ее груди были высокими, полными и упругими, талия приятной миниатюрности подчеркивала округлые бедра и такую соблазнительную попку, какую втайне желала обладать любая скромная молодая леди. Однако, юная прелестница по своей природе была весьма далека от скромности. Внешне она выглядела чопорной и жеманной, и если бы не великолепие ее изгибов, никто бы не заподозрил, что она тайно поклоняется алтарю Приапа, — Белинда хорошо знала, каковой действительно была ее дочь. У леди Смитерс были веские причины узнать это. Три года назад наступил момент, когда взгляд ее мужа остановился не на новой молодой служанке, а на их дочери. Поначалу Белинда взволновалась, хотя и делала вид, что не замечает этого, но затем, будучи по природе эгоистичной женщиной и всегда помятуя о своих переполненных драгоценностями шкатулках, она закрыла на это глаза, постоянно напоминая себе, что мужественный инструмент ее мужа всегда искал новые любовные пастбища, но не задерживался ни на одном из них, кроме ее собственного. Что же касается совращения Клары, то оно оказалось искусной вариацией классического способа соблазнения, который Белинда обнаружила благодаря своей склонности заглядывать в замочные скважины. Поначалу ее подозрения чуть возбудило решение хозяина установить в своем кабинете удобный диван — предмет мебели, которым он никогда раньше не пользовался. Узнав в первый раз, что Клара плохо себя вела и ей нужно дать попробовать ремня — как небрежно выразился лорд Смитерс, — Белинда не только согласилась с тем, что детям иногда требуются дисциплинарные меры, но и сама отругала плачущую Клару, заставив ее проследовать за отцом в его кабинет. Через минуту или две после того, как она это сделала, до ушей Белинды донесся тот особый шлепающий, чмокающий звук, который издает добротный широкий ремень, попадая на кожу. Будучи в то время озабочена домашними счетами, Белинда небрежно прислушивалась к этому фоновому шуму, пока ей вдруг не пришло в голову, что ее дочь сама издает на удивление мало звуков. Это было первое посещение попки Клары ее папой, и леди Смитерс, естественно, ожидала услышать от дочери громкие визги и крики, — подробность, очевидно, забытая девушкой в своем волнении. Или же, возможно, шалунья подумала, что ее мама слишком занята, чтобы обратить на это внимание Услышав затем несколько странных стонов, явно исходивших от дочери, — хотя и приглушенных расстоянием и закрытой дверью кабинета, — ей стало еще более любопытно, как Клара восприняла ремень, впервые попавший на ее обнаженный задок. Поскольку ритмичное шлепанье кожи, все еще доносившееся из-за двери, казалось довольно продолжительным даже для ее мужа, Белинда направилась наверх по коридору в убежище своего хозяина и приложила глаз к замочной скважине. Картина, открывшаяся ей, была поистине изумительной. Клара действительно склонилась над столом отца, но совсем не так, как того требовала традиция подобного рода наказаний. Высоко подтянув юбки до бедер, и спустив белые с оборками панталоны на лодыжки, ее поза была такова, что она осторожно ласкала своей рукой вздыбленный член своего папы, который удобно расположился рядом со своим столом, нежно ощупывая ее обнаженный задок и многое другое, и лениво похлопывая ремнем по кожаному подлокотнику своего кресла. Затем, притянув ее рот к своему, лорд Смитерс принялся целовать его самым сладострастным образом, одновременно лаская нетерпеливой трепетной ладонью гладкие полушария пухлой попки Клары. Раздвинув ноги настолько, насколько позволяли ее упавшие панталоны, девушка призывно подставила себя похотливым намекам его любопытных пальцев, которые время от времени забирались прямо под ее ягодицы и щекотали киску, заставляя ее бедра приятно извиваться. Ее упругие половинки слегка порозовели, но было ли это результатом каких-то первоначальных прикосновений ремнем к ее коже или следствием страстных ласк, которые она получала, Белинда определить не могла. Однако эта загадка разрешилась для нее шепотом разговора, который донесся до ее ушей. — Тебе он не нравится, моя милая? — Ооооо, папочка, какой он большой! Он стал таким твердым в тот момент, когда я спустила свои штанишки. Но разве это прилично с нашей стороны — делать это? — Несомненно, моя дорогая, это очень неприлично, но в этом-то и вся прелесть! Какая у тебя очаровательная маленькая киска, какая она влажная после того, как я тебя отшлепал. — Развратный папочка, я думала, ты не станешь натирать ремнем кожу на моей бедной попке. Это причинило мне такую боль! — В этом и состоит его намерение, моя дорогая, — преподнести твой задок как можно ближе к члену твоего папаши, что он и сделал. Какие у тебя шелковистые бедра, какая у тебя округлая и упругая попка! Работай рукой побыстрее, моя милая. Засунь свой язык мне в рот и раздвинь ноги еще шире, чтобы я мог еще лучше подразнить твою сладкую норку... — Ооооууу, папа! Я чувствую себя так странно — у меня весь живот горит огнем! — Ты вот-вот кончишь, Клара! Так же, как и я. Скоро я приложу свой член к твоей сокровищнице, и мы будем восхитительно уестествлять друг друга. Ах ты, шалунья, больше работай задком и языком! Уязвленная ревностью и все же немало возбужденная открытым ей любовным зрелищем, Белинда обнаружила, что совершенно не в состоянии пошевелиться. К сожалению, неожиданное вторжение на верхний этаж одного из слуг заставило ее поспешить обратно в свою комнату, где она осталась сидеть в ужасном разочаровании из-за того, что не могла узнать о продолжении любовного романа. Однако, как назло, незваная горничная уронила щетку и кастрюлю, и это, в свою очередь, встревожило перевозбужденных обитателей кабинета, особенно Клару. Опасаясь, что ее мама вот-вот станет свидетельницей украденного сладострастного момента, она тихонько вскрикнула от испуга и, отшатнувшись от папы, быстро надела панталоны. Лорд Смитерс, понимая, что возможность уже упущена, так же поспешно прикрылся, и громким возгласом: «Хррумпф!», — предупредил незваных пришельцев, чтобы они, как он молился, услышали за дверью и таким образом оправдали обнаружение этой пары. Через несколько минут, когда Клара поспешила в свою комнату, он предстал перед своей женой в таком яростно-возбужденном и непристойном состоянии, что она, решив, что лучше не признаваться в том, чему она стала свидетелем, по его грубому приказу упала на кровать, развинула ноги, и через несколько минут получила благородное подношение в виде его пузырящейся спермы. — Мммм... мой дорогой, ты сейчас в таком возбужденном состоянии, — мягко упрекнула его Белинда, тогда как его фонтаны его пульсирующего члена впитывались в ее хорошо смазанную киску. — В самом деле... должно быть... это действует дневная жара, любовь моя, — задыхаясь, ответил он. — Ну конечно, — последовал ее ответ, все еще жадно сжимавшей его между своих бедер Однако с тех пор она стала более бдительной, в то время как Клара, со своей стороны, становилась все более и более изворотливой и часто присоединялась к своему папе в летнем домике или в каком-нибудь другом укромном месте. Он быстро познакомил ее со всеми проявлениями искусства любви, побуждая впитывать его семя своими красивыми губами, розовой задней дырочкой, а также своей киской. К тому времени Кларе уже исполнилось семнадцать лет, и она излучала такое сияние здоровья, что подозрения у ее мамы усилились еще больше, потому что очаровательная девочка стала положительно самодовольной и часто бросала на своего отца самые похотливые взгляды, когда думала, что их не замечают. Довольно скоро, как и должно происходить во всех подобных делах, вмешалась неосторожность. Белинда организовала все таким образом, что пара не нашла никакой возможности для выхода своих незаконных страстей, чем довела своего энергичного, хорошо оснащенного мужа до такого отчаяния, что он озаботился поиском повода для того, чтобы еще раз отшлепать Клару, и не нашел ничего умнее, как открыто признаться в этом. Играя свою роль как можно лучше, Клара рыдала и протестовала, однако безрезультатно — как она втайне и надеялась, поскольку была лишена страстного тарана на протяжении уже нескольких недель. — Ну же, Клара, ты должна всегда слушаться своего дорогого папу, — заявила лети Смитерс, затем осторожно добавив, что намерена удалится на покой, что, конечно, обрадовало и ее мужа, и дочь, хотя они всячески старались этого не показывать. — Я устала, мой дорогой, так что ты должен простить меня. Хорошенько приложи ремень к заднице этой непослушной девчонки, ибо я уверена, что она в этом нуждается, — заявила она, а затем начала играть свою игру, войдя в свой будуар и притворив дверь. Несмотря на то, что ее сердце учащенно билось, Белинда выждала несколько минут, позволив страсти достичь своего пика, и попыталась отвлечься, сняв корсет и надев шелковый пеньюар. Теперь у нее было полное намерение прервать эту парочку, хотя, по правде говоря, она не знала, что ей делать, когда она неожиданно войдет. На протяжении какого-то времени до ее ушей доносилось регулярное шлепанье ремня и жалобные крики и стоны Клары, которые ее мама уже достаточно хорошо знала, как интерпретировать. С учащенным пульсом и немного вспотевшими ладонями Белинда тихо прошла по коридору в направлении кабинета и бесшумно открыла дверь. Поначалу Клара не услышала и не увидела ее, потому что была в самых муках наслаждения. Ее сброшенные платье, сорочка и панталоны лежали на полу в искусном смешении с неиспользуемым ремнем. Рядом с ними ковер в равной степени украшала одежда лорда Смитерса вместе с его ботинками. Обнаженный, как днем, он стоял на коленях на краю дивана, наполовину погрузив свой твердый член во влажное гнездышко своей дочери, которая, стоя перед ним на четвереньках, выглядела божественно желанной ни в чем другом, как в своих белых шелковых чулках, розовых подвязках и коротких сапожках. В тот самый момент появления Белинды, член ее мужа после нескольких сочных толчков снова полностью вошел в нежную плоть дочери, от чего их животы уже жарко взбунтовались. Склонившись над ней, он страстно обхватил ладонями ее грудки, чьи кремовые, набухшие шарики вызывали покалывание ее возбужденных торчащих сосков от его прикосновения. Бессвязно, но блаженно бормоча, Клара опустила свое раскрасневшееся лицо на руки, мягко и ритмично двигая бедрами, как он ее и учил. Просунув свободную руку под ее гладкий животик, папа поиграл своими пальцами вокруг ее клитора, в то время как его член не прекращал мощно двигаться вперед-назад между жадно сосущими стенками ее любовной пещерки. Его мощный инструмент двигался в ней очень легко, смазанный ее выделениями, поскольку Клара уже однажды кончила, когда он вставил навершие своего копья в ее норку. Несмотря на то, что она была блаженно напряжена от нахлынувших чувств, она быстро научилась сжимать свои внутренние мышцы, чтобы привлечь и удержать его в своей киске. Таково было похотливое зрелище, представшее взору Белинды, когда она, покачиваясь, предстала в дверях. Ощутив ее присутствие, Клара издала дикий вопль и закрыла лицо руками. Однако лорд Смитерс, со своей стороны, не растерялся — он схватил ее за покачивающиеся бедра и привлек ее к себе так, что ее разгоряченные ягодицы плотно прижались к его животу. Выбросив вторую руку, он схватил жену за запястье и потянул ее вниз, чтобы она оказалась рядом с ними — Да, Белинда, — прохрипел он, решив не лишать себя в этот пылкий момент последнего удовольствия, а наоборот, приумножить его. Дико дрыгающиеся крепкие ноги его жены в черных чулках восхитительно контрастировали с затянутыми в белый шелк ногами Клары, которой ничего не оставалось делать, кроме как стонать, пока его неутомимый орган продолжал долбить ее. После все потерялось в дикой страсти момента. Разрываясь между возмущением и возникшей страстью, Белинда уступила, прекрасно понимая, что в противном случае у нее не осталось бы иного выхода, кроме как полностью разрушить те самые родственные отношения, которые обеспечивали ей постоянные поставки подарков, икры и шампанского. Так в этой семье окончательно воцарилась расчетливость. Соединив свои рты и языки в диком танце страсти, все трое стали на путь похотливой игры, содрогнувшись в беспорядочных любовных извиваниях, пока не наступила полная тишина, прерываемая жарким дыханием. Продолжая погружать свой таран в раскрытую киску Клары, которая к тому времени уже лежала под ним, лорд Смитерс подарил своей жене самый страстный из всех поцелуев и продолжил ласкать ее податливую пухлую щелку. — О, Гарольд, что же нас ждет? — горячо пробормотала Белинда. — Ничего, кроме удовольствия, моя милая, и кто посмеет сказать нам «нет»? Однако же, давайте все перейдем в будуар, где у нас будет кровать побольше, на которой мы сможем расположиться с комфортом! Затем, вытащив свой все еще напряженный пенис из пропитанного спермой гнездышка своей дочери, он поставил пару на дрожащие ноги. — О, мама, что же нам теперь делать! Я не могу! — простонала Клара, закрывая ладонями покрасневшее лицо. — Что за чушь, Клара, ты уже делала это с папой не один раз, и с таким же успехом могла бы сделать это снова, — заявила Белинда, к собственному удивлению. Подхваченную на руки отцом, Клару отнесли на кровать, где она брыкалась и театрально всхлипывала. В этом всем Белинда явственно увидела возможность хотя бы немного отомстить дочери и убедила мужа крепко отшлепать развратную и похотливую девчонку в их спальне. И если после этого девушка и не успокоилась, то, по крайней мере, была подавлена достаточно для того, чтобы снова получить задыхающееся удовольствие от вновь полностью возбужденного члена, который затем послушно ласкали и мать, и дочь. Всю ночь их покоритель поочередно пронизывал их обоих, к их постыдному удовольствию, когда каждая снова и снова видела другую в муках желания. К утру Белинду накачали трижды, и еще дважды Клару, так что каждая леди получила по заслугам, а простыня оказалась обильно испачкана и пропитана всеми их жидкими сокровищами. Не желая, однако, позволять дочери брать верх в этом вопросе, Белинда впоследствии позаботилась о том, чтобы Клара получала родительский член гораздо реже и всегда самым сдержанным образом, и больше старалась этого не замечать. Таким образом, между Кларой и ее мамой установились весьма странные, но очень понимающие отношения, которыми последняя была полна решимости воспользоваться сейчас, когда появилась возможность улучшить свое собственное материальное положение, сохранив при этом положение дочери. Доверившись Кларе, хоть шалунья достаточно хорошо понимала, что происходит, Белинда заявила о своих намерениях в отношении Ральфа Кейна более смело, чем могла бы сделать в другом случае. — Ты будешь очень мила с ним, Клара! Очень мила, понимаешь? — О да, мама. Ты имеешь в виду, если он захочет поцеловать меня? — Да, моя дорогая... — И, мама, если он захочет... — Ну-ну, Клара, есть некоторые вещи, которые нам не нужно обсуждать. Если мистер Кейн сочтет необходимым... эээ... наказывать тебя в тех случаях, когда это имел обыкновение делать твой дорогой папенька, тогда, естественно, я не буду возражать. — Но, мама, он может захотеть меня привязать, и, о Боже, если он это сделает, мне придется снять свои панталончики. — Не сомневаюсь в этом, моя дорогая, но это проблема, которая мало тебя задевала в прошлом, и мало озаботит сейчас. Чем лучше ты представишь ему свою попку, тем более заметным окажется его интерес. Естественно, ты будешь сообщать мне обо всех подобных случаях... — Да, мама, как я всегда и делала. — Всегда, Клара? — Ну... да... почти всегда, дорогая мама! При этих словах ни одна из них не смогла сдержать улыбку, потому что у обоих были приятные воспоминания обо всем, что произошло, и обе они оставались такими же непристойными и развратными в своих мыслях, как и всегда, хотя все это скрывалось под личиной самых сдержанных разговоров, как и подобает в благородном обществе. Лишь когда они были немного подшофе, их языки развязывались, потому что обе имели большой вкус к изысканным винам. И именно это, хотя они еще и не подозревали об этом, должно было привести их к погибели.