Тонкая блузка, медленно сползая, оголила её плечо... Ветер обжёг кожу, словно огонь. Его руки, большие и сильные, держали её за талию. Где-то, совсем близко, волны накатывали на песок. Из головы, каким-то чудесным образом, улетучились все мысли. Он любит море, она любит его. Он любит её, она — его море. А всё остальное... Всё получится, если этого очень хотеть.
Встреча получилась неожиданной и очень странной. Она приехала на этот праздник без особого желания, просто потому что «надо». Когда никого не знаешь в городе, в котором живёшь, знакомствами разбрасываться не стоит.
Она долго собиралась, и красила глаза, и выбирала наряд, и всё сомневалась, стоит ли ехать. А когда приехала, и нажала на дверной звонок, дверь открыл он.
Когда мир вокруг рушится, грохота нет. Вокруг становится тихо-тихо.
На секунду ей показалось, что она стала ещё меньше ростом, и что пятки приросли к полу. Он был точно такой, каким она его помнила. Седые волосы, пронзительные глаза, волевой подбородок. В нём было что-то, отчего хотелось таять и растекаться, как мороженое на горячей плите.
Следует отдать ему должное: он ничем не высказал своего удивления. Он просто сказал: «О, привет!».
Как всегда, очень позитивно и весело.
Ничего не оставалось, как нацепить улыбку и зайти внутрь. Через секунду Аня снова ощутила себя китайской болванкой, эдакой вечно улыбающейся куклой. Привычная маска украсила лицо. Вечер начался.
Она сидела за столом, и старалась постоянно ровно держать спину, как каменное изваяние. Всеми частичками тела она чувствовала на себе внимательный, пронзительный взгляд серых глаз.
Пыталась слушать кого-то, и даже поддакивала, и кажется, задавала вопросы. Но внутри она была далеко... Дальше тысячи километров — она была в прошлом.
Всего три года тому назад... У них не было романа — у них было сумасшествие. В романах герои целуются, занимаются сексом, и галопом бегут к счастливому будущему. У неё с ним этого будущего не случилось. Не вышло — не срослось.
Она всегда его очень боялась. Боялась, когда он появился в их «компании». Боялась, когда он стал задевать её, подшучивает и прочее. Боялась, когда он первый раз жёстко дал отпор тому, кто попытался поучить её жизни.
А подруги вокруг выли и скулили от одного его присутствия. Заядлые феминистки, они в один голос утверждали, что Игорь и есть тот самый настоящий мужчина. Кремень, скала, сказал — сделал и прочее. За это Аня боялась его больше.
С настоящими мужчинами она была знакома не очень. Был бывший муж, слегка наивный и медлительный. После него осталось двое детей и надежда, что их удастся вырастить в любви и достатке. На этом она и сосредоточилась. А личная жизнь — да кому она нужна?
Кавалеров было много. Она знала, на что они ведутся — красотой она была не обделена
Чуть подкачал рост — всего 1, 54. Но этот недостаток она умела компенсировать — большая часть её обуви была на высочайшем каблуке. Зато имелась грудь (полный второй размер) и вполне приличная круглая попка.Так что мужики вокруг, конечно, вились. Вились, постоянно сменяя один другого. Задерживаться возле неё не было никакого смысла. На свидания она не ходила, после работы бежала в детский сад, и вечера и выходные посвящала сыновьям. Лёгкий секс её не интересовал, и переходить в разряд содержанок желания не было.
Но по ночам... Когда дети, наконец, засыпали, и она оставалась одна... успокоение не приходило. Приходила страшная, мучительная бессонница, и начинала терзать, и мять, и уничтожать её.
Аня ходила из угла в угол, временами тихо подвывая сама себе. Или залазила на подоконник, прижимала лоб к оконному стеклу и вглядывалась в темноту. В комнате остро чувствовался привкус отчаянья и одиночества.
В одну из таких ночей она чётко осознала — к Игорю её тянет. Осознала и ужаснулась. Мужчина был на 20 лет старше, умнее, увереннее и лучше её. Он был женат, и хоть и не жил с женой уже года 2, штамп из паспорта убирать не спешил. У него был огромный парк женщин — выбирай любую. Она ему ну совершенно не подходила.
Как назло, он постоянно её как-то задевал. Она смущалась, пряталась, злилась. А однажды, на своё день рождения, осмелела и спросила в лоб — «Что тебе надо? Зачем ты меня постоянно трогаешь?».
Он удивился, засмущался, извинился и клятвенно пообещал защищать её всегда и везде. Он прямо так и сказал «Если кто обидит, только скажи, я ему голову снесу».
После этого разговора, очень быстро они стали сближаться. Оказалось, у них миллион общих тем. Вкусы были настолько идентичны, что оба пугались и радовались этому одновременно.
Он напоминал ей отца, и рыцаря, и принца на белом коне, и ещё кого-то. Она похорошела, глаза начали искриться, а в компании стали шушукаться о них.
У них так ничего и не случилось. Через два месяца он уехал навестить отца в другой город, да так и остался там.
Она его понимала: там был папа (уже далеко не молодой), там был родной город, там было обожаемое им до дрожи в руках море.
Она осталось в своём заснеженном сибирском городке.
Поначалу он звал её к себе, ждал и надеялся. У него были серьёзные намерения, и она уже почти придумала себе, как они родят ещё одного ребёнка — конечно, дочку, и будут по вечерам гулять по набережной и пить любимый обоими кофе.
В решающий момент она испугалась. Он сказал: «Сейчас у тебя есть путь к отступлению. Потом его не будет. Решай».
И она сбежала. Исчезла. Растворилась.
Он был «сильный мальчик» и всё понял правильно. Он не капал ей на мозги, не пытался давить или уговаривать. Он остался у своего разбитого корыта, а она — у своего.
Ночи для неё стали ещё бесконечнее, ещё мучительнее
Ей хотелось биться головой об стену, и выть на луну, и бежать туда, к нему. Но крепче якоря держали её тут мама, дом, работа. Привычная, до ужаса надоевшая, но такая стабильная жизнь.Три года она пахала как электровеник. А когда появилась возможность, плюнула вдруг на всё, продала квартиру и рванула туда. Это был авантюрный, глупый шаг, на который она решилась осознанно, отчаянно. Она миллион раз представляла, как будет идти по горячему песку, и вдруг увидит его. Или как будет спускаться по ступеням к морю, а он будет подниматься, и их глаза встретятся. Или как она позвонит ему и скажет: «Привет. Помнишь меня? А я здесь...»
Но мечтать — совсем не то, что сделать. Она страдала и ждала. Ждала и думала. И никак не ожидала, что увидит его вот так.
Пол вечера она просидела, как на медленно разогревающейся сковороде. Сердце выпрыгивало из груди, слова окружающих с трудом проникали в сознание. Когда сил почти не оставалось, Аня решилась бежать.
Наспех простилась с хозяйкой дома, и вышла на улицу. Была темно, и тепло. Так бывает только на юге...
Совсем рядом было оно — море. Она слышала его и шла к нему. Каждый раз со дня своего переезда она шла к морю, со своими тревогами, обидами, радостями. Она шла к нему плакать и страдать по тому, кто остался сидеть там — в уютной гостиной её новой подруги.
Волны целовали и ласкали её ступни. Она сидела на песке попой, вслушиваясь в свой собственный, непонятный никому мир. Она так внимательно слушала, что, конечно, не заметила, как он подошёл и сел рядом. Не заметила, а потому подпрыгнула и даже вскрикнула, когда он потрогал пальцами её плечо.
— Ну ты чего? — спросил он.
— Ничего. — её голос предательски дрожал.
— Сбежишь?
— Конечно.
Тонкая блузка, медленно сползая, оголила её плечо... Ветер обжёг кожу, словно огонь. Его руки, большие и сильные, держали её талию. Где-то, совсем близко, волны накатывали на песок. Из головы, каким-то чудесным образом, улетучились все мысли. Он любит море, она любит его. Он любит её, она — его море. А всё остальное... Всё получится, если этого очень хотеть.
Он сходил с ума по её телу, по её теплу. Он никогда и никого в своей жизни не хотел так, как эту девочку. Он, как последний дурак, целый год ждал и надеялся, что она сядет на самолёт и прилетит к нему. Он знал — стоит только вытащить её один раз, всего один раз, и он уже не отпустит её никуда.
Она не прилетела. Когда он понял, что выбор она сделала — шок был такой, что неделю он ходил, натыкаясь на стены. Всё, что он делал, открывал кафе, обустраивал дом, оказалось бессмысленным и ненужным.
Рухнула мечта, и семья, и трое весёлых детей, и новый год в обнимку у камина...
Невозможно было увидеть её за открытой дверью.
Невозможно было чувствовать запах её духов.
Невозможно было осознать, что она — не приведение, не плод воображения, посетившее его измученный разум.
Невозможно было не пойти за ней, когда она встала и ушла. Невозможно было — и он шел, как привязанный, не близко и не далеко.
И когда она сидела, окунув ноги в воду, и не шевелилась, он долго стоял поодаль. Он и подойти боялся — и уйти, уже не мог.
Страх исчез, когда он увидел её напуганные его присутствием глаза. В них, как в зеркале, он видел тоску — свою тоску, до боли знакомую, сто раз пережитую.
Он не спрашивал, хочет она или нет. Он вообще не о чём её не спрашивал. Он повалил её на спину, и вгрызся в её рот. Он не боялся напугать её, или отпугнуть. Ждать так долго, и спрашивать позволения было уже слишком глупо.
Она билась под ним, когда он исследовал её шею, и когда снимал блузу и подкрадывался к груди. Она плакала и улыбалась, когда он мял и трепал её, и ласкал, и был жестоким и нежным — одновременно. И когда он вошёл в неё, и она вспыхнула и взорвалась, море тихо заскулило вместе с ней.
Он ждал, что всё будет быстрым, нет — молниеносным. Но он трогал её, и всё двигался и никак не мог закончить, остановится.
Он нежничал, и старался не слишком давить на неё, и поднимался над ней на руках. Тогда он видел два упругих полушарий груди, и длинную, очень тонкую шею, и закусанную нижнюю губу.
Потом она просила — «Не смотри на меня», и он нырял в неё с головой, и начинал двигаться быстрее и сильнее, изнывая от желания сожрать её всю, сию секунду, чтобы никому, никогда больше не досталась.
Он не думал о том, заканчивать в неё или нет. Всё было естественно и понятно.
Он знал — будет дочка. Будет дом. Будет утро, и она сонная — рядом. И может быть, однажды, он расскажет внуку сказку о том, как так долго и мучительно он ждал его — своё счастье.
