Ах, что он позволял! Когда старшая пионервожатая поднималась по школьным лестницам, редкий пионер не старался заглянуть в этот расходящийся разрез. Видны были не только возбуждающе двигающиеся бухлые белые ляжки над краями коричневых капроновых чулок, но иногда мелькали и трусы, с трудом прикрывающие собственно щель между мясистыми ягодицами...
Всё это тринадцатилетний пионер Лёшка Смирнов, сын директора школы Нины Александровны Смирновой, невольно вспомнил сейчас об Альбине. И о том, сколько спермы было им извергнуто во время ожесточённых дрочек на тему пионервожатских прелестей. Интересно, зачем вызывает?
Лёшка постучался и вошёл в кабинет Альбины. Та сидела за своим простым, открытым столом, без всяких перегородок: четыре ножки и столешница. И поэтому Лёшка невольно метанул взгляд под стол. И не зря! Улыбчивая Альбина не могла держать слишком тесно сомкнутыми свои полненькие красивые ножки. К тому же юбка её чуть собралась ближе к поясу, и Лёшка рассмотрел не только полоски ослепительной кожи над чулками, но и бежевый трегольничек трусов между слегка раздвинутыми ляжками. Всё это заняло долю секунды.
- Здравствуйте, Альбина Ивановна! Вызывали?
Альбина, по своему обыкновению, сладко улыбнулась, сняла очоки, отчего милое лицо её сделалось немного беспомощным, и сказала:
- Здравствуй, Лёшенька. Знаешь... У меня к тебе одно очень важное и... как бы это сказать... довольно деликатное поручение. Надо натереть мастикой паркетный пол в актовом зале. Ты у нас лучший пионер нашей школьной организации, поэтому тебе и поручается...
- Альбина Ивановна, а что тут деликатного- то?
Альбина рассмеялась, отчего под кремовой блузкой запрыгали- заскакали большие шары её налитых грудей. Лёшка сглотнул слюну и поспешно опустил глаза к полу. У него уже и так задеревенел член. Хорошо ещё, что он догадался взять с собой портфель и теперь успешно прикрывался им...
- Понимаешь, Лёшенька, мастика в большой бочке находится почему- то... в учительском женском туалете, извини уж за такие подробности!
- А бочка стоит в неработающей кабинке, которая справа... Ну вот. Ты сейчас на урок не пойдёшь, я договорилась с Евгенией Ивановной, а пойдёшь в этот туалет и наковыряешь из бочки мастики... На газетку какую- нибудь, понял? Вот. А потом пойдёшь в актовый зал и... Да, там же в кабинке и щётка для мастики лежит, такая, знаешь, которая на ногу надевается...
- Альбина Ивановна... А чего я то? И ещё в женский туалет! А вдруг кто- то увидит, это ж ваще будет! И почему, например, никто из... ну... из девчонок не может наковырять этой мастики и отдать её мне, раз уж из всей школы больше некому натереть пол в актовом зале!
- Лёша, - пионервожатая построжала голосом и чопорно выпрямила спину, отчего сквозь непрозрачную ткань блузки заметно проступили крупные горошины сосков. - Хватит пререкаться! Это моё именно тебе пионерское поручение. И помни, ты сын директора школы, ты пример должен...
Она что то ещё говорила, то надевая, то снимая опять свои очочки, а Лёшка то идело бросал вороватые мгновенные взгляды то на трусы и пухлые голые ляжками, то на дышашие, грозящие торчащими сосками груди. Мучительно хотелось выдрочиться. Только для того, чтобы, наконец, выйти из Альбининого кабинета и облегчить страдания в туалете (мужском!), Лёшка решительно кивнул и сказал:
- Хорошо, Альбина Ивановна, я понял. Сделаю!
Как раз в это время раздался звонок на урок.
- Ну вот, - довольным голосом сказала пионервожатая, - сейчас все разойдутся по классам, а ты спокойненько... Понял?
- Да понял, понял... - И Лёшка внаглую уставился Альбине под юбку. Женщина перехватила взгляд, на секунду её брови дёрнулись возмущённо, она заёрзала на стуле, приоткрыв Лёшкиному взору ещё больше.
- Ну всё! Марш! Я потом приду проверю!
..С колотящимся где-то под горлом сердцем Лёшка толкнул скрипнувшую дверь учительского туалета и только сейчас ему пришло в голову, что в нём может быть кто- то из учительниц. Объясняйся потом! Но в туалете никого не было. И сильно пахло мастикой. Завхоз дурак, что ли? Какого фига он в женском туалете эту дурацкую бочку поставил? В кладовке не мог, что ли... Лёшка зашёл в нерабочую кабинку и закрыл за собой дверь на защёлку. Вокруг накрытого круглой фанеркой унитаза стояли какие- то вёдра, швабры, мётлы... Ага, вот щётка для мастики. Лёшка наклонился и потянулся за ней в угол. И только тут обратил внимание на то, что перегородка между кабинками не достаёт до пола. Приличная такая щель, сантиметров восемь, наверное. Сердце заметалось в груди, как бешеное. Лёшка вынул из кармана зеркальце, которое при удобных случаях совал учительницам под подолы, сел на унитаз и, скособочившись, подсунул круглую стекляшку под перегородку. Не целиком, конечно, а немного совсем... И обалдел! Слегка поворачивая зеркало, можно осмотреть всю кабинку! И тут по кооридору торопливо зацокали каблучки, скрипнула туалетная дверь, и через мгновение в соседней кабинке зашуршала одежда.
Лёшка, задыхаясь от возбуждения и страха, подсунул зеркало проверенным способом и... увидел нависшую над унитазом смуглую широкую жопу! Голую! Ляжки! Голые! Чулки, спущенные к коленям трусы, придерживаемые рукой с наманикюренными красивыми ногтями! Но главное! Толстую! Черноволосую! С выставленными напоказ, вывернутыми, мокро блестящими розовыми внутренностями - ПИЗДУ!!! Вот из отверстия туго вылетела и звонко ударила в дно унитаза светло- жёлтая струя мочи. Прервалась... Снова вылетела... Прервалась... Лёшка завороженно смотрел на это и на то, как то выпячивается, то снова возвращается на место большое коричневое пятно заднего прохода. От этого зрелища
