Утопленник

- Там, в котловане два азера трахались.

- В смысле?

- В смысле - один другого в жопу ебал.

- А вы что?

- Ну, мы с Лехой спустились, пиздюлей им дали.

- Избили что ли?

- Да так, попинали немного.

- За что? Может тот его силой заставил.

- Да не, мы спросили – сам дал.

- Я в смысле – может дедовщина.

- Да какая нахуй дедовщина. Пидор. Вот и дал тому в жопу.

- У нас тоже в части один был, - вставил Димон, - его в бытовку уводили и там трахали.

- В жопу?

- Сначала в жопу. А потом у него чего-то там заболело, кровь шла, так он в рот брал.

- Ты тоже его трахал?

- Я не. Это другие.

- А ты чо?

- Да, ну. Я лучше уж в кулак подрочу.

- В рот ведь приятнее.

- Да не нравился он мне, какой-то чмырной, тощий, задрюченный.

- Так его, наверное, чухали все.

- Никто его не чухал. Так, просто он был сам по себе. Его даже не пиздили никогда.

- Глеб, а те азеры, они из твоей роты были?

- Не, из Лехиной. У них там целое землячество.

- Так я чо-то не понял - вы за что им пиздюлей дали?

- А так. Нехуй. Не люблю я пидорасов.

- А кто их любит, ясен пень.

- Я голубых не люблю и евреев.

- А евреев-то, Глеб, за что?

- Жиды потому что они. Меня, как еврейскую рожу вижу, аж бесит.

- По теории кармы, Глеб, кого ты больше всего в этой жизни не любишь, тем и становишься в следующей.

Глеб непонимающе посмотрел на меня:

- Чо?

- Значит в следующем рождении ты будешь евреем и гомосексуалистом.

- Как Борис Моисеев, - уточнил Олег.

Все дружно заржали. Глеб напряженно молчал. В его стальных глазах отражалась натужная работа мысли. Если бы Олег не был лучшим другом, Глеб точно мочканул бы гаду за такие слова. Наконец, какое-то реле с солидной выдержкой времени щелкнуло в круглой бритой голове, и он облегченно улыбнулся:

- Да ты прогоняешь, Славян.

- Само собой, Глебушка, само собой.

Нет, Глеб парень очень даже не плохой. Только немного... Даже не знаю как определить. Он может на полном серьёзе стрелять из рогатки в бабочку. Или, как-то подманил крошками воробья и звезданул в него камнем. От несчастного осталась только кучка окровавленных перьев, зато Глеб радовался меткому броску.

За столом образовалась пауза. Обед заканчивался. За окном плыли облака, колыхалась трава с прожилками неярких луговых цветов, летал пух, верещали трясогузки.

- Я бы порнуху про голубых посмотрел, - неожиданно добавил Глеб, - прикольно, наверное, посмотреть как один мужик другого ебёт.

- У меня есть. Одна. Тоже дали посмотреть. Если хочешь, принесу.

- А тебе она, Славян, зачем? – сощурил глаз Глебушка.

- Говно вопрос. За тем же, за чем и тебе - посмотреть. Не видел же никогда, интересно.

- Ну и как?

- Да гадость, конечно. Не возбуждает нисколько

Голубоглазый Димон развалился на стуле, как всегда находясь в пожизненном состоянии максимальной расслабленности. После обеда поднять его можно было только крановой установкой. А уж заставить работать – только под страхом немедленной кастрации. Димона любили все. За такие дефицитные на этой планете качества как надёжность и порядочность. Красивый Миша рассматривал свои обгрызенные ногти. А Олег... Не знаю о чем думал Олег. Мы с ним однажды тахту сломали. Но это совсем другая история.

***

- Славик, ну давай искупаемся.

- Давай лучше линию до конца проедем. Осталось-то.

- Ну, Сла-а-а-ва.

- Ладно. Иди. Я пока машину в тень загоню.

Мишка радостно выскочил из развалюхи-уазика.

- Рации возьми, вдруг диспетчер вызовет, поскакал он.

- Сорри, сорри, - Миша взял мотороллы и улыбнулся во все свои 32 идеально здоровых зуба.

Вообще, слово "идеально" наиболее точно подходило к нему. Миша – это 185 сантиметров совершенной красоты. Его двадцатидвухлетнее тело было вылеплено по какому-то эталонному лекалу. Видимо на небесах есть свой спецраспределитель. Причем этот везунчик даже не занимался никаким спортом. Он просто родился таким. А лицо... К лицу Миши Господь прикоснулся с любовью. Когда Мишаня входил в комнату, улыбался и говорил "здрасьте", создавалось впечатление, что все женщины готовы были рухнуть к его ногам. Ну, наверное, и некоторые мужчины тоже. В институте наши девчонки бегали в перерыве посмотреть на него. Там я Мишу в первый раз и увидел. Ему было 18 лет, он носил небольшие усики и был умопомрачительно хорош собой. Учились мы на разных курсах и разных потоках, и встречались редко.

В 18 Миша женился по большой-пребольшой любви на своей бывшей однокласснице. Причем любовь была настолько пребольшая, что молоденького жениха не остановило даже то обстоятельство, что невеста на момент свадьбы была беременна не от него. Еще через пару лет население студенческой общаги, хихикая, сплетничало о том, что жена изменяет красавцу направо и налево. С особым упоением передавалась байка о том, как Миша застал свою благоверную в тот момент, когда её трахал очередной однокурсник. Соль истории в том, что товарищ по учебе и не думал останавливаться. Он продолжал трахать чужую жену, кончил, и только затем встал с дамы, сказал: "Привет, Миша", оделся и ушёл. Короче, когда после пятого курса парень устроился к нам на работу, он уже был в разводе и платил алименты на чужого отпрыска.

- И ты потом с мокрой жопой в машину сядешь?

Миша в нерешительности остановился у кромки воды:

- А чо делать?

- Сними трусы. Кто тебя увидит.

Миша повертел головой. На другом берегу дремал с удочкой пенсионер в бушлате, на дальнем конце пруда галдели мелкие дитяти и валялись несколько парочек.

- Говорю же снимай, кому твоя писька нужна.

Мишаня улыбнулся и стянул трусы.

- Далеко не заплывай. Я плавать не умею, и спасать тебя не собираюсь.

- Да здесь мелко.

- Нихуя себе мелко – четыре метра

Мне оставалось лежать на травке и любоваться, как этот, редкостной красоты дельфин плещется в мутноватой водице, ныряет, поднимая тучу брызг и сверкая голой попой, машет мне рукой, всем видом давая понять, что жизнь хороша, мир прекрасен, а сам он совершенно счастлив.

Летний день сонно дремал. Тягучий воздух колыхался знойным маревом, неспешно перебирая травинки, пересыпанные, словно конфетти, голубыми и нежно розовыми цветочками. Хорошо? Хорошо. Вдаль по небесной реке плыли облака. За ними следом перетекали мысли о том, что иногда мне этот мир даже симпатичен. Хорошо, наверное, умереть в полдень летом. Забыться-заснуть в жару. И, закутанному в саван горячего воздуха, раствориться в синих глазах июня. Хорошо? Неплохо.

Вдоволь и всласть наплескавшись, дельфин, наконец, выбрался на сушу и встал рядом с моим лежбищем обсыхать. Жмурясь от палящего солнца, я сквозь ресницы следил за тем, как капельки воды скользят по загорелому, стройному телу, жадно облизывая плечи, рельефную грудь, коричневые соски, живот, и, ненадолго застряв в зарослях лобка, преднамеренно лениво ползут по члену парня. Член висел как раз над моим лицом.

- Миша, а что ты думаешь о том, что говорил Глеб?

- Про что?

- Ну, про голубых.

- Не знаю. Ну, нравится людям и нравится. Мне как-то пофиг.

- А сам бы хотел попробовать?

- Что?

- Ну, с парнем.

Миша задумчиво стряхнул несколько капель.

- Не знаю.

Затем, мельком бросив на меня смущенный взгляд и ещё больше порозовев румянцем, неуверенно добавил:

- Может быть.

- Вот как. И что мешает.

- А никакой нужды и нет. Не страдаю как-то. Девчонки мне больше нравятся.

- Не увиливай. Всё-таки?

- Ну... Не знаю. Наверное, я должен ему полностью доверять.

- Ясно.

Оба мы смотрели на большую крикливую чайку, покачивающуюся на ряби воды.

- Я бы тоже хотел.

- Что?

- Попробовать. С парнем.

Миша скользнул взглядом по моему голому телу и быстро отвел глаза. Член его стал медленно увеличиваться в размерах. Мишаня суетливо улегся на живот и отвернулся от меня.

Чайка, помахав огромными белыми крыльями, приземлилась невдалеке. Птица неуверенно прошагала на длинных лапках и принялась что-то деловито долбить желтым загнутым клювом, косясь на двух голых парней, лежащих рядом.

Я тоже смотрел. Смотрел на мокрые русые волосы, темно-золотистую кожу, изящный изгиб спины, сочную, упругую попку, длинные, стройные ноги.

- Миша, ты мне доверяешь?

Тишина.

- Миш?

- В каком смысле? - приглушенный, сонный голос.

- В смысле попробовать.

Долгая тишина.

- Миш?

- Не знаю.

Очень долгая тишина.

Затем совсем тихим голосом:

- А что?

- Ну... Давай я у тебя в рот возьму.

Миша быстренько повернулся, озорно улыбаясь:

- В смысле что, Славик, ты мне пососёшь?

- А в каком ещё смысле берут член в рот.

- Ну давай.

Солнечно улыбаясь, он лег на спину, приподнявшись на локти. Мишкин член во всю стоял, гордясь своими приличными размерами и безупречными пропорциями

Затем, когда мои губы скользнули по всему стволу и добрались до лобка, вздрогнул уже весь Миша. С его влажных, малиновых, пухлых губ сорвался стон, который я, сознаюсь, уже раньше слышал в другом исполнении. Означает этот звук у всех одно и то же – что человеку очень, ну просто очень хорошо.

Я сосал Мишкин хуй неспешно, оттягивал окончание процесса как мог, чередуя глубокие заглатывания, медленное скольжение губами по стволу, облизывание яичек, быстрое щекотание языком по уздечке и трение головки по влажной, мягкой, горячей слизистой поверхности щёк. Миша постанывал, выгибался и, наконец, стал подмахивать, больше не имея сил сдерживаться. Спермы было много. И выплёвывать я её не стал. Причем член парня нисколько не обмяк, и если бы я продолжил сосать, Мишка, наверное, скоро бы кончил ещё раз. Но продолжать я не стал.

Перевернувшись на спину, я закрыл глаза и предоставил Мишане самому разбираться в своих чувствах и ощущениях.

Время шло. Волны плескались, листва шелестела, а солнце по-прежнему жарило. Вот только белая птица улетела.

Наконец, Мишаня созрел:

- Мне понравилось, Славик. Так хорошо было. Просто кайф.

И добавил после небольшой паузы:

- Только можно я сейчас не буду тебе сосать. Не обижайся, хорошо? Я потом. Ну, если захочешь, конечно.

- Спрашиваешь. Я уже хочу, не заметно, что ли?

Мой торчащий как палка член не просто восклицал, а вопил о желании трахнуться. Мы рассмеялись. На душе стало легко. Миша лежал совсем рядом, касаясь горячим бедром, и смотрел на мой хуй. Затем коснулся пальцами раздутой, пунцовой головки и, застенчиво улыбаясь, перевел взгляд на меня. Что я увидел в полупрозрачной зелени его прекрасных глаз? Омут. В котором, вероятно, скоро утону.

Крик больше походил на стон человека, которому приснился кошмар:

- По – мо – ги – те.

- Ле - на.

Парень в самом центре пруда как-то странно медленно взмахнул рукой, и поплавок его головы ушёл под воду. Через несколько секунд голова показалась вновь, но кричать сил у парня, видимо, уже не было. Оказалось, что странный пловец, за которым я наблюдал уже несколько минут, всё это время тонул, изо всех сил оттягивая момент призыва о помощи. На берегу отчаянно завизжала девушка. Мы с Мишей сорвались с места, на ходу натягивая трусы. Через секунду до меня дошло, что спешу я напрасно - плавать-то всё равно не умею. А Мишаня тем временем уже прыгал по воде, поднимая кучу брызг и высоко задирая ноги. Вместе с ним спасать бедолагу кинулись ещё двое загорающих – парень в солдатских штанах и мужик с солидным пивным брюхом, в семейниках, и с желтым надувным утенком на этом самом пузе. Всё немногочисленное пляжное население столпилось на берегу. Трое человек одновременно вызывали скорую по мобилам. Спасательная команда тем временем добралась до середины пруда. Солдат и Миша поочередно ныряли в мутную воду, через несколько секунд выскакивая, отплёвываясь и матерясь во всё горло. Мужик в желтом утенке нарезал круги по поверхности, и только трагичность момента не позволяла назвать его поведение нелепым

При ближайшем рассмотрении, девушка оказалась совсем молоденькая и пьяная в говно.

Наконец, солдат вынырнул, держа за волосы утопленника. Зрители радостно загалдели и спасатели побуксировали тело к берегу. На мелководье им помогли, и уже шесть человек одновременно тащили паренька за руки. Пацану было восемнадцать и оказался он голенький, без трусов, которые, видимо, сползли в процессе утопания. Тело вытащили на берег, бросили, и оживленно принялись обсуждать увлекательное происшествие. Подруга пацанчика стала всех благодарить и целовать, мужик с утенком крикливым фальцетом рассказывал как он в молодости чуть не утонул на рыбалке, солдат отжимал штаны.

И только спустя пару минут народ обратил внимание, что счастливо спасенный не дышит. То есть совсем. Парень лежал навзничь, в его длинных, кудрявых волосах запуталась тина, а в синюшном, красивеньком личике было что-то от ангела. Мертвого ангела. Все замерли. Девушка ойкнула и жалобно заскулила. Надо было что-то делать. Например, искусственное дыхание. С десяток взрослых людей, которых наверняка на всяких там курсах гражданской обороны обучали этой нехитрой процедуре, стояли и беспомощно переглядывались. Наконец, солдат, бросив штаны, проявил силу духа и принялся мощно массировать тощую грудь паренька. Как только ребра не хрустнули. И чудо произошло. День, наверное, был такой. Парень издал непередаваемый утробный, хриплый вздох и тяжело закашлялся.

Я, вспомнив, что видел похожую сцену в кино, пару раз врезал ему по щекам и командным голосом закричал, чтобы он открыл глаза. Паренёк, повинуясь, с трудом разомкнул веки и посмотрел на меня мутным, больным взором. Умирать парнишке, видимо, было ещё рано. Не срок. Утопленника усадили, закутали в одежду, напоили кофе из термоса, ободряюще похлопали по спине и удовлетворенные разошлись. Да уж, все участники происшествия были под сильным впечатлением. Молоденький, красивый парень вернулся с того света, едва не погибнув на глазах у любимой девушки. В чем тут был Божий промысел?

Мы с Мишей побрели к машине. Вдали завыли сирены скорой помощи. Мишаня был в прострации, молчал, руки его тряслись. Вдруг он остановился и стал стягивать трусы, чтобы их отжать. Прямо перед кучкой ребятни из младшей группы школьного лагеря. Воспитательница, пожилая женщина не посмела сделать замечание герою и отвернулась, а ее воспитанники широко раскрытыми глазами, с огромным интересом рассматривали Мишкины причиндалы.

На работу мы возвращаться не стали. Я отвез Мишу домой. Парень был совсем никакой. Прощаясь, он взял мою руку и, не находя слов, рассеянно и нежно улыбнулся. Изумрудный омут его несравненных глаз сомкнулся надо мной. Всё, я погиб. Утонул. На сегодня я оказался единственным утопленником.

***

- Ну, как тебе фильмец?

Глеб скорчил рожу, призванную отобразить крайнюю степень его отвращения. Затем, отчего-то покраснев и не глядя в глаза, Глебушка пробормотал:

- Славян, я на рыбалку на выходные собираюсь. Так ты... эт самое...э-э-э... не поедешь со мной? ... С ночевкой, - закончил он, и почему-то покраснел еще больше.

- А водки возьмем?

- И побольше, - уже вконец смутившись, Глеб уткнулся в свой шкафчик.

"Странный он сегодня какой-то", - подумал я.

Ну, на рыбалку так на рыбалку.