***
Наверно даже местные старожилы затруднились бы ответить, сколько лет самому большому парку в их городе. Тянется он далеко-далеко по три стороны от клиники на городской окраине, будто окутывая все десять больничных корпусов роскошной зелёной мантией. Давно уже перевалило за сотню годков здешним дубам, клёнам и липам. И повидали они на своём долгом веку ой как немало! Сколько занимательных историй поведали бы эти великаны, умей они говорить! О проносившихся над ними бурях и грозах, природных и искусственных. О пылких страстях, разгоравшихся на неприглядных с виду, выложенных щербатыми плитами тропинках и облупленных, скрипучих деревянных скамейках. О крепких объятиях и жарких поцелуях в тени широченных ветвей... А может, они сейчас как раз об этом и рассказывают, загадочно шелестя листвой, – на своём языке, недоступном заурядным людям и понятном лишь поэтам, фантазёрам, мечтателям?..
Но он-то в поэтических грёзах никогда не витал, даже в недавно ушедшем детстве. А может, и напрасно? Может, сейчас как раз и настало время восполнить это упущение? Когда же ещё позволить себе роскошь окунуться в море необычных и чарующих мечтаний, как не сейчас, когда тебя с ног до головы охватывает сладостный трепет – в предвкушении первого свидания?.. Денис усмехнулся, удивившись доселе необычным мыслям. Прямо как герой Андерсена, превратившийся из полицейского писаря в поэта! Ну а почему бы и нет? Та, с которой он скоро встретится, достойна самых что ни на есть возвышенных поэтических чувств! Нимфа! Фея! Богиня!..
***
– Прошмандовка! Шлюха! Мразь! Я тебя люблю, тварь! Ты понимаешь, падло?! Люблю! C-с-сучара!
Ни фига себе – какое пылкое любовное признание! А он точно крикнул «люблю», а не «убью»? Интересно-интересно, кто это такой... любвеобильный?
Впрочем, он уже где-то слышал этот голос – сиплый, срывающийся. Ну, конечно же! Вчера, по телефону! Так это и есть его соперничек? Муж, точнее – недомуж, его Любимой?!
И тут же – в подтверждение этой догадки – раздался Галин плач. И снова этот ненавистный сиплый дискант:
– Я ж тебя из дерьма вытащил, с-с-сука! Забыла?! А теперь ты, вешалка гнилая, на меня плюёшь?! Рога мне наставляешь?! Да?!! Удавлю, паскуда!
Секунды на две-три Денис замер, словно громом оглушённый. Не мог оторвать поражённого взгляда от очередной открывшейся перед ним шокирующей сцены. Его муза, его нимфа, его богиня, заплаканная и растрёпанная, сидела на корточках... Нет, стояла на коленях! А над ней, раскорячив ноги, возвышался (если можно было так сказать про этого недомерка!) небольшой, щуплый на вид бритоголовый мужичок и методично отвешивал ей оплеухи стянутой с ноги рваной туфлёй – то по одной, то по другой щеке!
– Ты... Ты у меня щас... Отсасывать бушь..
– Лярва! Курва! Ш-ш-шалава!Денис отчаянно тряхнул головой, с трудом развеяв охватившее его оцепенение. И негромко присвистнул, заставив Галю ещё сильнее задрожать и разрыдаться, а её мучителя удивлённо оглянуться и презрительно процедить сквозь прокуренные жёлтые клыки:
– Чё те надо, фраерок? Давай, вали своей дорожкой! По-хорошему! Я тут с женой базарю по душам! Чё, не видишь, бля?!
– Вижу, вижу, – парень, неожиданно для самого себя снова ехидно ухмыльнулся и сбросил с плеча сумку. – Потому и подошёл. Может, тебе помощь нужна, дядя? Вон какой ты щупленький! Устал небось от такого душевного разговорчика? Передохни маленько!
Бритоголовый, опешив от такого ответа, выронил из рук дырявую мокасину. Развернулся к подошедшему, ошалело выкатив мутные глаза.
– Ты... Ты чё, бля?! Ты на кого хайло расчехлил, фраер дешёвый? Я тя ща в говно ушатаю, ушлёпок!
Он бульдогом кинулся на противника и схватил за грудки, вцепившись грязными пальцами в новенькую футболку и омерзительно задышав в лицо перегаром. Денис автоматически – как во время клинча – крепко обхватил и сдавил оба вражеских «рычага», успев за несколько секунд оценить соперника. Плюгавый с виду мужичонка оказался на редкость жилистым и увёртливым – видно, давала о себе знать суровая тюремная школа выживания. Как угорь, выкрутился-выскользнул из Денисовых «объятий» и отскочил в сторону – к скамейке. Похоже, и он по достоинству отметил способности врага и смекнул, что голыми руками с ним вряд ли справишься. Поспешно зыркнул вправо-влево в поисках подручных средств, способных заменить оружие. Выхватил из стоявшей рядом бетонной урны пустую бутылку и громко звякнул ею о край мусорника...
– Коля! Не надо!!! – внезапно вскрикнула Галина, побелев от ужаса. Подскочила и бросилась к «мужу», но тут же кувырком откатилась назад, получив от него увесистый толчок.
Увиденное разозлило юного боксёра ещё сильнее. Он увернулся от взмаха «розочкой» и врезал бритоголовому с правой – в ухо. Тот зашатался, но устоял. И спустя миг бросился в контратаку, плюясь, изрыгая многоэтажные маты и отчаянно размахивая стеклянным «мечом».
Опытный панчер хладнокровно подпустил его на взмах руки и применил свою вторую «коронку» – боксёрский «штопор», – с силой крутанув кулаком где-то между носом и губами врага. Затем (то ли не удовлетворившись сделанным, то ли в порыве внезапно нахлынувшей ярости) ударил ещё раз, теперь уже с левой, коротко, точно, снизу вверх – в грязный щетинистый подбородок. Колька, отлетев шагов на пять, свалился на вытоптанный газон – со сплошь залитой кровью физиономией.
Денис шагнул к поверженному бесчувственному противнику, за грудки поднял его с земли и встряхнул. Тот очнулся, плаксиво скривился, отшатнулся, снова упал и пополз – задом наперёд – к кустам, отчаянно вертя по сторонам бритой башкой и испуганно вопя:
– Убивают! Люди! Полиция-а!!!
Трясясь не то от страха, не то от бессильной злобы, тяжело поднялся и поковылял прочь, поминутно оглядываясь, плюясь и матерясь сквозь зубы.
Галя всё ещё сидела на траве, закрыв лицо руками, и беззвучно рыдала, судорожно дёргая плечами. Денис осторожно поднял её, усадил на скамейку и присел рядом на корточки.
– Галочка... Не надо... Всё уже прошло...Он больше не будет... Никогда... – снова растерянно забормотал – как тогда, утром, – не зная, как успокоить Любимую.
Галина подняла на него печальные, красные от слёз глаза, заставив вздрогнуть от изумления. Куда же делась та утренняя, божественно прекрасная Калипсо, Аврора, Афродита?!! Или хотя бы та неунывающая, задорная веселоглазая шутница-хохотушка, так гостеприимно приветившая его вчера вечером? Перед ним сидела несчастная, внезапно и резко постаревшая, измождённая женщина, со следами недавних жестоких побоев на мертвенно бледном лице, с растрёпанными волосами и дрожащими, плаксиво скривившимися губами.
– Ден... Денчик, – жалостно простонала она, лихорадочно обнимая спасителя трясущимися руками. – Я... Ты... Ты это видел? Как... Как я... Как он меня...
Денис молча смотрел на неё, уже в который раз «проглотив язык» под тягостным впечатлением от шокирующего зрелища. Молча требовал, просил, умолял рассказать ему подробнее о первопричине произошедшего.
***
– Давно это началось... Как будто в другой жизни, – тихо заговорила Галя, понемногу приходя в себя. – Десять лет назад, когда я только перебралась в этот город. Маму похоронила. Отец после её смерти спился, растранжирил всё, что нажил, и ушёл следом за ней. У себя в селе я работы не нашла после медучилища, а тут кое-что подвернулось... Да ещё и погналась сдуру за тётиным наследством. А вместо него получила одни только её долги – пять невыплаченных кредитов и квартирку-однушку, заложенную в банке. Изо дня в день отбивалась от кредиторов и коллекторов. А они ведь – ох какой суровый народец! Грозились последнее отобрать, а меня вышвырнуть на улицу. Вот и пахала, как каторжная, на трёх работах – и медсестрой, и санитаркой, и швейные заказы на дом брала... С ног валилась, проклинала всё на свете, рыдала ночи напролёт, пальцы себе кусала с досады... Тут и появился Колька – дальний родственничек моей тётки-покойницы... Он тогда только с зоны откинулся... Тоже заявил претензии на наследство. И сказал, что готов взять на себя половину долгов, если я... В общем, тогда-то он и зажал меня в углу!..
Галя запнулась и снова всплакнула. Проглотила слёзы, глубоко вздохнула и продолжила – уже чуть громче и твёрже:
– Видно, здорово он изголодался по женскому телу за время отсидки! Даже не насиловал – драл! Как... Как скотину! Сама не знаю, как я тогда жива осталась! На материнстве пришлось крест поставить навсегда. Да и на замужестве, как видно, тоже. Кому я такая нужна?
Парень с трудом верил своим ушам, слушая её рассказ и не решаясь вставить ни словечка.
– Долги я всё-таки вернула, хоть и здоровье подорвала серьёзно
И после этого считает моё жильё нашим общим, а меня – своей вечной должницей... Благодетель хренов! Двух-трёх дней не проходит, чтобы не таскался ко мне «в гости» и не требовал его ублажать!– На него же можно заявить... – осторожно заметил Денис.
– Кому? Участковому, который являлся ко мне вместе с коллекторами и спокойно слушал, как они меня унижали и запугивали? Или в райотдел полиции, где мне полгода душу выматывали, пока не дали местную прописку? Кто там будет разбираться в этой путанице – без дополнительных гонораров? Какое им дело до моих заявлений? Они привыкли внимательно выслушивать только тех, у кого бумажник тугой и связи неслабые. А на таких, как я, единожды оступившихся, пусть и не по своей воле, им плевать!
– Как же ты... дальше?
– А всё так же! Как говорили мои родственники из Украины, бью горем об землю. Пытаюсь во всяком случае. Слёзы вытру, синяки от побоев замажу и запудрю, ухмылку до ушей натяну и живу себе, стиснув кулаки...
Галина снова замолчала и ласково погладила его по слегка растрепавшемуся каштановому чубу.
– Хороший ты человек, Дениска, – слабо улыбнулась она, с трудом преодолевая дрожь в голосе. – Но совсем ещё молоденький и наивный... Беги от меня, мальчик мой! Без оглядки беги от этой старой, больной грешницы! Не ломай себе жизнь из-за меня. Возвращайся домой, мирись с родителями. Как видишь, может в жизни случиться и кое-что пострашнее того, что они натворили. А ты их и так уже серьёзно наказал – уходом из дому. Наверно сидят сейчас, помирившись, раскаявшись и обнявшись, и дуэтом рыдают в три ручья за своим блудным сынком... Найди себе нормальную, достойную девчонку-ровесницу... И... и забудь про случайную близость с сошедшей с ума на одну ночь тёткой Галкой! Хотя эта наша с тобой ночка и впрямь останется для меня незабываемой!.. Нет, не будем больше про это! Прощай, Денчик! Прощай!..
Она ласково, по-матерински обняла Дениса, тяжело поднялась со скамьи и медленно побрела куда-то вглубь парка, печальная, ссутуленная, с низко опущенной головой... Такая непохожая на ту красавицу-нимфу, чаровавшую его этой ночью... И всё же невыразимо прекрасная! Хотел было броситься следом, схватить её в объятья, торжественно поклясться в вечной любви и верности! И через всю жизнь пронести её на руках! Не дать даже солнечному зайчику упасть на Любимую, если она этого не пожелает!.. Но тут же остановился – сам не понимая, почему. Будто кто-то невидимый и могущественный властным, непререкаемым тоном приказывал: «Оставь её!» Стиснув от досады кулаки, молча и не двигаясь, печально смотрел ей вслед. Неужели она останется несчастной на всю жизнь?! Неужели так никогда и не встретит того, кто смог бы уберечь и оградить её от прошлых и нынешних бед?! Куда же вы смотрите, мужики тридцати- и сорокалетние, сильные, солидные, состоятельные?! Да за такую даму, как она, тысячи рыцарей переломали бы копья! Сотни принцев и королей были бы счастливы высыпать все свои сокровища к её ногам!.. Эх! Как же стыдно иногда становится за весь мужской пол!..
Ну что ж! Вот, кажется, и сказочке конец! Напрочь развеяны все его наивные юношеские грёзы! Безжалостно оборваны такие широкие, но такие прозрачно-нежные крылья его мечты! Что же теперь?!
Возвращаться домой, к родителям – с повешенным носом? И каяться перед ними: «Простите, папочка и мамочка! Изменяйте друг другу и дальше, блудите, с кем хотите, а я вас ни единым словцом за это не попрекну! Опять стану наивным маленьким дурачком! И буду им оставаться, пока наша семья окончательно не развалится!»?!
Нет! Этого не будет! Раз уж вступил на взрослую стезю, не оглядывайся назад! Закончилось твоё детство! Начинается суровая мужская жизнь – без родительской опеки, с жестокими штормами и бурями, массой подводных камней и глубоких омутов... Хотя так ли страшен чёрт, как его малюют? Вряд ли! Неужели он и вправду ещё так мал, что неспособен прожить самостоятельно?!..
Встал, задумчиво прошёлся по газону, брезгливо отфутболил в сторону потерянную Колькой драную мокасину. Подобрал валявшуюся на траве спортивную сумку, брошенную перед дракой... И, кажется, понял, куда ему идти и что делать!
Преисполненный решимости, серьёзный и сосредоточенный, зашагал по выщербленному парковому тротуару в сторону проспекта.
(Конец четвёртой части)
